Серп и крест. Сергей Булгаков и судьбы русской религиозной философии (1890–1920)

Между тем тут только наружное сходство в том, что и той и другой присуща совещательность. Но соборность есть начало нравственное, духовное; коллегия же построена на начале формальном. В соборности человеческая личность и авторитет власти находят себе признание и утверждение; в коллегии авторитет упраздняется и личность исчезает. Решения выносятся безликим и безразличным большинством. Соборность призывает к взаимной любви и благоволению, к согласию и миру, к единодушию и единомыслию: «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы!» Соборность призывает к пожертвованию своим частным правом, если это необходимо для пользы других, для общего блага и мира, для пользы целого. При господстве коллегиальности – или что то же – парламентаризма, каждая партия настаивает на своем частном праве, и большинство топчет нужды, желания и волю меньшинства. Это начало партийности или разделения – общее зло всего западного парламентаризма; пересаженное к нам, оно неизбежно ведет к разладу и распаду, что мы и видим теперь в нашем несчастном отечестве, в нашем войске, и не дай Бог увидеть то же в Церкви[404]

.

Высказываясь на первый взгляд в пользу патриархата, в итоге Васильев, по сути, предложил конкретную модель организации общества на основе соборности; соборность должна была стать организующей основой общества, противопоставленной парламентаризму. Доводы в пользу восстановления патриаршества вписывались в эту большую схему. Доводы Васильева в той или иной форме повторялись на протяжении всей дискуссии. Собор вовсе не был отчаянным усилием Церкви сохранить себя; напротив, он рассматривал себя как попытку воплотить в жизнь уникальное российское политическое устройство, которое отличалось бы от европейского парламентаризма и, возможно, превосходило бы его.