Серп и крест. Сергей Булгаков и судьбы русской религиозной философии (1890–1920)

Тем не менее церковь, следуя византийской традиции симфонии властей и порядку, установившемуся в ходе всей российской истории, не только поддерживала добрые отношения со светской властью, но и считала себя неразрывно связанной с ней. Булгаков играл достаточно активную роль в процессе самоопределения церкви. С ностальгией вспоминая учредительное собрание времен Оливера Кромвеля, которое «было проникнуто религиозными течениями и походило на молитвенное собрание», Булгаков доказывал, что Собор обязан участвовать в выборах в Учредительное собрание и поощрять участие в голосовании. «Для Церкви не безразлично, каким духом будет проникнуто Учредительное собрание. <…> Оно должно строиться на незыблемых религиознонравственных основах, без которых государства разрушаются, а не созидаются»[414]

. При этом Булгаков выступал против того, чтобы на время прервать работу Собора с тем, чтобы дать возможность делегатам голосовать в выборах в своих епархиях; Собор должен был действовать как единое целое, работающее совместно с государством над созданием национального правительства.

По сравнению с думскими временами позиция Булгакова радикально изменилась. В думский период он считал, что религиозная реформа должна идти рука об руку с обретением политической свободы; теперь работа внутри церкви воспринималась им как приоритетная по отношению к политическим формам деятельности. Если прежде он был убежден, что решение социальных проблем должно осуществляться в сфере политики, то теперь считал, что их решение следует искать именно в церкви. Отчасти такая разница объясняется ощутимым сдвигом сознания после реакции 1907–1908 годов и разработкой им идеи о сакрализации культуры в течение десяти лет, разделявших его участие в работе Думы и на Соборе. Вопрос о политических формах отошел на второй план, уступив место вопросам церковного управления; как и другие представители средних слоев общества, он видел в церкви ключ к совершенствованию жизни в России, а укрепление церкви и борьбу с коррупцией среди священнослужителей считал необходимым условием, которое позволит избежать политической катастрофы. Что касается выборов как в Предпарламент, так и в Учредительное собрание, то Булгаков более всего опасался партийности, при которой церковь окажется лишь одной из многочисленных партий, борющихся за голоса избирателей. Вместо этого церковь должна была выступать в качестве национального института наравне с Учредительным собранием. Наихудшим исходом стало бы создание «церковной партии», которая представляла бы чистый клерикализм, вместо того чтобы задавать направление общественной, политической и культурной жизни страны.

Собор может ограничиться преподанием благословения и указанием, что не партийные лозунги должны иметь значение в деле выборов, а совесть и вера, и что при составлении списка нужно руководствоваться не только политическими, но и церковными соображениями и должно избирать людей верующих и честных[415]

.

Выступление Булгакова задало тон всему обсуждению данной проблемы, и все последующие ораторы на него ссылались. Вместе с Е. Н. Трубецким и профессором П. П. Кудрявцевым Булгаков был избран в комиссию по подготовке воззвания к православному народу относительно участия в выборах в Учредительное собрание; он также выступал по поводу роли Собора в политике[416]

.

До января 1918 года Собор воспринимал себя как источник духовной легитимизации светского правительства. По словам Булгакова, для церкви потенциально приемлема любая политическая форма, «если только она исполнена христианским духом или, по меньшей мере, этого ищет»[417]. Поддерживать духовную сторону жизни – такова извечная функция церкви; любое правительство, не противоречащее этой ее функции, может сотрудничать с церковью.