Все это время Амори прогуливался по аллее, срубая головки ромашек и лютиков кончиком шпаги.
— Кстати, Альбер, — заметил вдруг Амори, поворачиваясь к нему, — само собой разумеется, что господин Филипп, как потерпевший, стреляет первым.
— Прекрасно, — сказал Альбер, заканчивая начатую операцию, а Амори продолжал косить лютики и ромашки.
Закончив все приготовления, стороны перешли к обсуждению условий: противники, находящиеся в сорока шагах один от другого, должны были сделать по десять шагов каждый и сблизиться до расстояния в двадцать шагов.
Договорившись обо всем, секунданты тростями отметили те места, где следовало остановиться, поставили противников на нужном расстоянии, вручили каждому по пистолету, встали по сторонам и трижды хлопнули в ладони; после третьего сигнала дуэлянты двинулись навстречу друг другу.
Они едва сделали четыре шага, как пистолет Филиппа выстрелил. Амори не шевельнулся, но Альбер уронил сигару и схватился за шляпу.
— Что такое? — спросил Филипп, обеспокоенный направлением, в котором полетела его пуля.
— Вот что, сударь, — ответил Альбер, просовывая палец в дыру на своей шляпе, — если бы вы играли на бильярде, это был бы прекрасный удар, но поскольку вы на дуэли, то это очень неловкий выстрел.
— В чем дело, черт побери? — закричал пораженный Амори, хохоча против своей воли.
— Дело в том, — ответил Альбер, — что теперь мне, а не тебе принадлежит право ответного выстрела. Оказывается, сударь стреляется со мной. Дай же мне твой пистолет, и покончим с этим.
Все присутствующие посмотрели на бедного Филиппа: тот, молитвенно сложив руки, рассыпался перед Альбером в извинениях, совершенно искренних, но настолько комичных, что нельзя было удержаться от смеха.
В этот момент какая-то карета выехала из боковой аллеи и стремительно понеслась по аллее Ла-Мюэт. В человеке, высунувшемся из нее и кричавшем изо всех сил: "Остановитесь, господа, остановитесь!" — Амори и Филипп узнали их общего друга, старого графа де Менжи.
Амори отбросил в сторону пистолет и подошел к Альберу, а тот в свою очередь — к Филиппу, продолжавшему держать в руке разряженный пистолет.
— Дайте его сюда! — потребовал поверенный. — Дьявол! Ведь закон запрещает дуэли!
И он вырвал пистолет из рук Филиппа, не перестававшего извиняться перед Альбером и не слушавшего, что ему говорят.
— Право, господа, из-за вас мне в моем возрасте приходится бегать, — сказал граф де Менжи, подходя к ним. — Слава Богу, я считаю, что приехал вовремя, хотя и слышал выстрел.
— Ах, господин граф, — пожаловался Филипп, — я ничего не понимаю в оружии, я нажал на спусковой крючок раньше нужного времени и чуть не убил господина Альбера, в чем приношу ему самые искренние извинения.
— Как, разве вы стрелялись с ним? — удивился граф.
— Нет, с Амори, но пуля повернулась в дуле пистолета, и не знаю, уж как получилось, но, целясь в Амори, я чуть не убил этого господина.
— Господа, — обратился к молодым людям граф, решив, что пора перевести разговор в серьезное русло, соответствующее подобному делу. — Господа, прошу вас оставить меня с господином Овре и господином Амори.
Поверенный, поклонившись, и денди, закурив другую сигару, отошли немного, оставив графа с Амори и Филиппом.
— Итак, господа! Что означает эта дуэль? — спросил их граф. — Разве вы об этом договаривались, Амори? Скажите же, ради Бога, из-за чего вы стреляетесь с господином Филиппом, вашим другом?
— Я стреляюсь с господином Филиппом потому, что он компрометирует Антуанетту.
— А вы, господин Филипп, из-за чего стреляетесь с Амори?
— Потому что Амори меня тяжко оскорбил.
— Я вас оскорбил, потому что вы бросаете тень на Антуанетту, и господин граф сам предупредил меня…
— Извините, господин Филипп, — сказал граф, — разрешите мне сказать пару слов Амори.
— Конечно, господин граф…
— И не уходите, я поговорю с вами потом.
Филипп поклонился и отошел на несколько шагов, оставив г-на де Менжи и Амори вдвоем.
— Вы меня не поняли, Амори, — заговорил г-н де Менжи. — Кроме Филиппа, был еще один человек, компрометирующий мадемуазель Антуанетту.
— Еще один человек? — вскричал Амори.
— Да, и этот человек — вы. Господин Филипп компрометировал ее своими пешими прогулками, а вы — конными.
— Что вы говорите? — воскликнул Амори, — Неужели кто-то мог подумать, что я притязаю на Антуанетту?
— Представьте себе, сударь, что мой племянник считает вас единственным серьезным претендентом на руку мадемуазель де Вальженсёз и отступает перед вами, а не перед господином Филиппом.
— Отступает передо мной, сударь! — изумленно произнес Амори. — Передо мной! И кто-то мог подумать!..
— А что тут удивительного!
— И вы говорите, что он отступает передо мной?
— Да, если только вы не заявите официально, что не имеете никаких видов на ее руку.
— Сударь, — произнес Амори, делая над собой заметное усилие, — я знаю, что мне делать, положитесь на меня. Я человек быстрых решений, и уже до вечера вы узнаете, что я достоин вашего доверия и следую вашему совету, который, как я понимаю, вы мне даете.
И Амори, поклонившись г-ну де Менжи, собрался уйти.