Сесиль. Амори. Фернанда

— Входите осторожнее, сударыня, — сказала баронесса, указывая Фернанде на дверь, которую она должна была открыть. — Доктор не скрывает от нас своих опасений. Граф де Монжиру сказал вам, что больной бредит. Сударыня, я ничего вам не предписываю, ничего не рекомендую, я лишь повторяю свою просьбу: я мать, верните мне сына.

Клотильда хранила молчание.

Куртизанка смотрела на ту и на другую с невольным умилением; вокруг не было никого, кто мог бы посмеяться над положением каждой из них. Фернанда поняла, какое могучее воздействие оказывала любовь на сердце матери и каким трогательным смирением, предопределенным святостью брака, наделяла супругу. Вопреки всем законам морали и общественным предрассудкам, она видела себя облеченной чем-то вроде сана священника, на который при определенных обстоятельствах дает право чувство. Она выразила женщинам свое согласие. Те заняли место на предназначенном им посту; оставшись одна, Фернанда положила руку на хрустальную ручку двери — та приоткрылась.

Фернанда была близка к обморочному состоянию и остановилась.

И в то же мгновение она услышала голос Мориса: из-за занавесей кровати он не мог ее видеть, но столь развитой у больных интуицией угадал ее присутствие.

— Отпустите меня, отпустите меня! — вырываясь из рук доктора, кричал Морис резким и в то же время молящим голосом. — Отпустите меня, я хочу ее видеть, она здесь, я слышал ее голос, я чувствую духи, которые она любит; моей матери и жены нет здесь; отпустите меня, я хочу видеть ее перед смертью!

Последние слова Морис произнес с таким горестным выражением, что они произвели одинаковое впечатление на всех трех женщин, и те, повинуясь мгновенному, безрассудному порыву, бросились вперед. Госпожа де Бартель и Клотильда встали по обе стороны изголовья кровати, а Фернанда — в ногах.

Воцарилось странное молчание.

В комнату сочился слабый свет; между тем Фернанда все-таки смогла увидеть, как Морис, бледный, словно призрак, с лихорадочно горящими, расширившимися глазами приподнялся на кровати, устремляя поочередно обезумевший взгляд то на мать, то на Клотильду, то на Фернанду.

Матери и супруге сознание своего положения придавало смелости, и они поддерживали Мориса с обеих сторон, в то время как Фернанда, смиренная и трепещущая, застыв на месте при виде двух ангелов-хранителей, казалось защищавших Мориса от нее, ухватилась за кресло, не решаясь сделать ни шага вперед. Морис вздохнул и, словно бы убедившись, что он находится во власти бреда, и отказавшись понимать то, что творится вокруг, закрыл глаза и уронил голову на подушку.

Госпожа де Бартель и Клотильда чуть не вскрикнули от ужаса, однако повелительный жест доктора заставил замереть этот крик у них на губах. Неподвижные, безмолвные, они сразу застыли по обе стороны изголовья. Фернанда тем временем оценила всю важность данного мгновения: наступил кризис — теперь все зависело от нее.

Сделав над собой неимоверное усилие, она, словно тень, скользнула к полуоткрытому фортепьяно, стоявшему между двух окон, и села; затем пробежала пальцами по клавишам: полились величавые звуки вступления к арии "Оllbrа adorata"; она запела вполголоса с такою силою чувства, что никто из зрителей этой сцены не смог противостоять воздействию мелодии, похожей на голос Небес, на чудодейственное утешение, на таинственное эхо прошлого; воспарив на мгновение, мелодия эта вдруг обрушилась на больного. Морис, весь во власти невыразимого волнения, медленно открыл глаза и, приподнявшись, стал слушать в неописуемом восторге, внимая всеми фибрами своей души и не пытаясь даже понять истоков этого чуда; остальные же, повинуясь указанию доктора, хранили молчание и неподвижность. Ничто не отвлекало Фернанду на протяжении всей арии, и вот последняя нота, взметнувшись, угасла среди благоговейного безмолвия. Морис, слушавший затаив дыхание, вздохнул с облегчением, как будто с его груди сняли тяжкий груз. Тогда Фернанда, воодушевленная произведенным ею впечатлением, осмелилась показаться.

Поднявшись с кресла, она повернулась к постели и приблизилась к больному, а врач в это время открыл одну из штор, загораживавших свет. Фернанда предстала глазам Мориса словно сказочное видение, в сиянии ореола лившихся на нее солнечных лучей.

— Морис, — сказала куртизанка, протягивая руку больному, смотревшему, как она приближается к его кровати, с тревогой и сомнением, — Морис, я иду к вам.

Но, невольно вспомнив о том, что здесь присутствуют его мать и жена, молодой человек повернулся в ту сторону, где, как он догадывался, они стояли, и, заметив их на том же месте, воскликнул:

— Клотильда! Смилуйся! Матушка, матушка, простите!

И, закрыв глаза, во второй раз, в полном изнеможении, совсем без сил, он упал на кровать.