Сесиль. Амори. Фернанда

— Я покидаю вас, мой дорогой Морис, — продолжала вдова, — покидаю, унося с собой надежду на ваше скорое выздоровление. До свидания, дорогие кузины; до скорой встречи, господин де Монжиру; завтра у герцогини де Н. я увижу половину верхней палаты и попрошу ваших прославленных коллег извинить вас за отсутствие на известном вам подготовительном совещании. Морис, мой дорогой кузен, по правде говоря, не найдется такого мужчины, которому не хотелось бы оказаться на вашем месте хотя бы ради того, чтобы за ним ухаживали так, как ухаживают за вами. Одно удовольствие болеть, когда тебя окружают заботами, продиктованными столь преданными, столь благородными, а главное, бескорыстными чувствами. Госпожа Дюкудре, я полагаю, остается в Фонтене, раз ее экипаж отослали; что касается меня, то я свой оставила; увы, это унылый наемный экипаж, однако, если господин де Рьёль и господин де Во не сочтут для себя за оскорбление занять в нем места, я буду несказанно рада путешествовать под их защитой, и не потому, что опасаюсь каких-либо неприятностей, благодарение Богу! Но случай — такая странная вещь, сегодня я убедилась в этом на собственном опыте; кто знает, вдруг меня примут в темноте за госпожу Дюкудре и похитят по ошибке, а этого никак нельзя допустить в наших общих интересах.

— Что касается меня, сударыня, — сказал Фабьен, — то я просто в отчаянии, что не могу быть удостоен чести принять ваше предложение, но я приехал в тильбюри, а лошадь у меня такая пугливая, что она все разнесет, если не узнает руку хозяина; зато, — с улыбкой добавил он, — к вашим услугам мой друг Леон де Во, он прибыл с госпожой Дюкудре и будет рад вернуться вместе с вами.

Попав в ловушку, Леон не мог отступить; бросив свирепый взгляд на Фабьена, он любезно подал руку г-же де Нёйи, та немного подождала, надеясь, что г-жа де Бартель с Клотильдой подойдут поцеловать ее, однако, увидев вскоре, что обе женщины ограничились сдержанным реверансом, ответила им точно таким же приветствием. Что же касается Фернанды, то она слегка приподнялась у фортепьяно и поклонилась с еще большей холодностью, чем хозяйки.

Едва г-жа де Нёйи вышла в сопровождении двух молодых людей, как оставшимися овладело крайнее смущение.

Пока посторонние, незваные и недобрые, были тут, каждый считал необходимым следить за собой и обороняться, чувство самосохранения всех держало в напряжении; но, когда молодые люди и вдова удалились, остались, можно сказать, только свои, близкие, исчезла острая необходимость щадить друг друга, и каждый испытывал теперь неловкость, в особенности бедная Фернанда: г-жа де Нёйи, казалось, прихватила с собой ее гордость, и теперь она готова была утратить самообладание при мысли, что находится одна в этом доме, двери которого наглухо закрывали перед ней общественные условности; ее охватило страшное волнение. Почему отослали ее экипаж? Чего еще ждали от нее и что она могла сделать для Мориса после того, как узнала секрет отцовства г-на де Монжиру? И как, наконец, граф мог выносить ее взгляд? Однако все эти вопросы, промелькнувшие в ее сознании, остались без ответа, их затмило одно из тех движений души, что предшествуют мужественным поступкам и мгновенным, твердым решениям. Безусловно, мысли ее пока еще путались и все казалось неясным, но свет уже забрезжил, и она решила идти на этот свет.

— Сударыня, — сказала она тихо, обращаясь к баронессе, — надеюсь, я доказала вам свою готовность пойти на жертвы, я соглашалась на все, чего вы от меня требовали в течение этого ужасного дня; что я должна сделать еще, прежде чем уехать? Я на все готова.

Этот вопрос, заданный Фернандой великосветской даме в то время, когда та полностью разделяла настроения всех присутствующих, привел г-жу де Бартель в сильное замешательство. На ее отношения с Фернандой уже не оказывало столь явного влияния опасение потерять сына (судя по всему, он начал выздоравливать); с другой стороны, мысль о том, что куртизанка похитила у нее или собиралась похитить графа, нашептывала ей эгоистичные соображения, скрытые до времени на дне ее души; она раскаивалась в том, что, поддавшись первому доверительному побуждению, отослала экипаж г-жи Дюкудре, и, не чувствуя больше гнета опасности, собиралась, быть может, уступить чувству неблагодарности, столь свойственному светским людям в отношениях с теми, кого они считают ниже себя, полагая, что те и без того должны быть счастливы возможностью оказать им услугу; быть может, она даже вознамерилась предложить г-же Дюкудре свой собственный экипаж, чтобы доставить ее в Париж, но тут Клотильда, заметив колебания своей свекрови и сразу оценив сложившуюся ситуацию, поспешила, следуя благородному побуждению молодости, на помощь Фернанде.

— Теперь моя очередь, госпожа баронесса, — сказала она, — оказать гостеприимство нашему другу, — и, повернувшись затем к мужу, продолжала: — Морис, мы покидаем вас; уже двенадцатый час, не следует переоценивать ваши силы. Не тревожьтесь и думайте о том, что все здесь желают не только вашего выздоровления, но и вашего счастья.