Сесиль. Амори. Фернанда

Бывают обстоятельства, когда молчание становится красноречивее всяких слов. Нежный взгляд и тихий вздох были единственным ответом больного, и этот ответ был понят и Клотильдой и Фернандой.

Один лишь пэр Франции, весь во власти глубоких раздумий и противоречивых решений, остался сидеть в кресле словно прикованный.

— Господин де Монжиру, — обратилась к нему г-жа де Бартель, — вы не согласны с тем, что пора уходить, дав возможность Морису заснуть? Он, как и каждый из нас и даже более, чем каждый из нас, нуждается в отдыхе после такого беспокойного и утомительного дня.

Очнувшись от лихорадочного забытья, граф встал, прошептал несколько слов, казалось подтверждавших высказанную баронессой мысль, пожал руку Морису и, поклонившись баронессе, Клотильде и Фернанде, послушно вышел, словно провинившийся ребенок.

Морис попросил, чтобы все ушли, уверяя, что надежнее сиделки, чем его собственная мысль, с какой ему крайне необходимо побыть одному, не сыскать и что присутствия камердинера в соседней комнате, где тот услышит, в случае необходимости, его голос или звонок, будет вполне достаточно. Доктор, к кому обратились по этому поводу с вопросом, не стал препятствовать воле больного, ответив, что надо предоставить его самому себе и не раздражать без достаточных на то оснований; так что успокоенная мать не стала настаивать ни на чем ином. Она нежно поцеловала Мориса, в то время как Клотильда, послав мужу прощальный взгляд, вышла, чтобы проводить Фернанду в предназначенные ей покои, и вскоре в ночной тиши этого умиротворившегося, по крайней мере внешне, жилища сердечная драма изливалась лишь в монологах.

В неустанной борьбе страстей, которые порождают свойственный человеческой природе эгоизм и которые, как благочестивые дочери, сами его питают, в свою очередь, ревность, самая неискоренимая из них, терзала душу пяти человек, все еще находившихся в замке Фонтене, в особенности, когда они получили возможность углубиться в себя, оставшись наедине с собой и не подвергаясь более постороннему воздействию. Тогда ревность или, точнее — вернем поэтическому слову его изначальное, материальное значение, — любовь к собственности расправила крылья в пространствах мысли, чтобы затем осторожно сложить их, оберегая гнездо, где вынашиваются самые дорогие надежды, где собрано добро, которое каждый считает самым ценным, где скупой складывает свое золото, где честолюбец высиживает бесплодное яйцо величия, где любовник заново кует цепь постоянства, ибо с того самого дня, когда человек в первый раз, с целью утолить свои аппетиты, протянул руку к добыче и присвоил себе то, что сумел схватить, присовокуплять и сохранять стало двумя основными движущими силами, соответствующими принципам его существования. Наши пять человек, отправившись к себе или уединившись в результате ухода других, обдумывали по-всякому — каждый в келье своего сознания — интересующий их лично вопрос, рассматривая его лишь с собственной точки зрения.

Граф де Монжиру, как государственный муж, законодатель, судья, любовник и старик, должен был держаться за свое право собственности как за самое важное из всех преимуществ, даруемых рангом, богатством и общественным положением, цепляясь, следовательно, за него изо всех сил, что были у него уже на исходе. Фернанда стала для него теперь самой ценной собственностью, более всего согревавшей его сердце, особенно с тех пор, как он увидел, что на нее жадно притязают со всех сторон. Поэтому, чтобы сохранить ее, он был готов на самые большие жертвы.

По мнению графа, существовало два способа удержать Фернанду.

Первый, тот, что естественным образом должен был представиться возможным слабому, приученному к подчинению уму, — это хитрость. В тот вечер г-жа де Бартель во время их уединенной беседы, которая происходила в присутствии всех остальных, намекнула на необходимость решенного ею союза, и граф, вначале мысленно категорически отвергавший его, мало-помалу свыкся с этим планом, полагая, что таким способом он сможет продолжать с Фернандой тайную жизнь, обещавшую ему счастье. Он пойдет на уступку г-же де Бартель, став ее мужем, а она сделает уступку, оставив ему его любовницу. Господин де Монжиру имел большой опыт по части сделок — как политических, так и общественных.

К несчастью, при такой хитроумной комбинации судьба пэра Франции по-прежнему зависела от одного сомнительного обстоятельства — от согласия Фернанды. А он достаточно хорошо знал Фернанду, чтобы понять: нелегко будет уговорить ее пойти на такое соглашение, сколь бы логичным и приемлемым оно ни казалось.