Горничная ушла; прислонившись к камину, Фернанда стала ждать.
Через минуту явился камердинер.
— Ах, Боже мой! — воскликнул он. — Вам нездоровится?
— Почему вы так решили, Жермен?
— Вы очень бледны.
Фернанда взглянула на себя в зеркало и только теперь заметила, как осунулось ее лицо. Напряжение мускулов, весь день помогавших ей придавать лицу соответствующее выражение, наконец ослабло, черты его носили отпечаток глубокого уныния.
— Нет, ничего, — с улыбкой ответила она, — спасибо, просто я немного устала. Выслушайте меня: то, что я сейчас потребую от вас, очень важно для меня; я призываю вас к усердию и соблюдению тайны.
Она приоткрыла шторы окна, бросила взгляд на окрестность и продолжала:
— Ночь светлая, деревня в двух шагах отсюда; найдите способ выбраться из дома и вернуться, никого не потревожив. Вы дадите два луидора слуге, и он окажет вам в этом помощь. Пойдете в Фонтене и наймете экипаж, неважно какой и за какую цену; он должен ждать меня в конце улицы. В этом нет ничего невозможного.
— Конечно, нет, я скоро управлюсь, а что мне делать потом?
— Вы останетесь внизу, в прихожей, и будете ждать меня. Само собой разумеется, я тоже выйду из замка, когда сочту возможным.
— Все будет исполнено, сударыня.
Слуга сделал несколько шагов, собравшись уходить, но Фернанда остановила его.
— Вы ведь ничего не сможете предпринять без помощи какого-нибудь здешнего слуги, — сказала она, — и, чтобы объяснить мой отъезд, скажите, что я неважно себя чувствую и хочу уехать незаметно, никому не причинив беспокойства.
— Хорошо, сударыня.
Оставшись одна, Фернанда смогла, наконец, поразмыслить на свободе и отдаться так долго сдерживаемому горестному порыву. Волнения, которые обрушивались на нее одно за другим с самого утра и над которыми она по очереди одерживала победу, ожили теперь в ее сердце с новой силой, воскресив всю горечь породивших их событий. Казалось, надежды, вспыхнувшие на мгновение в ее душе, когда она шла на свидание, назначенное ей г-ном де Монжиру, обрекали ее на заслуженную кару. Ужасный секрет, вставший перед ней неодолимым препятствием в те минуты, когда у нее зародилась коварная мысль продлить свое тайное счастье, разверз у ее ног страшную пропасть. Очутившись между графом и Морисом, она уже не могла видеть одного и улыбаться другому: леденящая мысль о кровосмешении убивала в ее сознании любой намек на проявление нежности. Она недооценила чувство, дававшее ей силы в жизни и поддерживавшее ее гордость, и вот теперь ценой неслыханной, неотвратимой жертвы ей предстояло искупить свой порыв.
— Нет, нет, — шептала она с печальной улыбкой, присущей истерзанным сердцам, — нет, до такого позора я не дойду; нет, я не стану больше принимать участия в борьбе страстей. Этот день, когда я получила столько жестоких уроков, знаменует собой мои последние шаги в той неправильной жизни, которой мне никогда еще не доводилось стыдиться так, как сейчас. Дальше пути для меня нет, иначе можно пасть еще ниже. Не следует, соприкасаясь с пороком, подвергать опасности то чистое, что во мне сохранилось. Я хочу искупить скандалы, случившиеся по моей вине. Погубив свое тело, я хочу спасти душу.
В это мгновение дверь тихонько отворилась и доверенный камердинер Мориса, не раз доставлявший в прошлом их любовные послания, вошел с письмом в руках.
В письме говорилось:
— Скажите господину де Бартелю, — ответила Фернанда, — что через десять минут я буду рядом с ним.
Но как только слуга вышел из комнаты, чтобы сообщить этот ответ своему господину, Фернанду охватило такое волнение, что она упала в кресло словно подкошенная.
XXIII
Минут десять Фернанда пребывала в задумчивости, застыв неподвижно, но вдруг дверь ее комнаты отворилась и на пороге появился г-н де Монжиру.
Она никак не ожидала этого визита и, вздрогнув, в ужасе отпрянула.
— Вы, сударь! — воскликнула она, устремив на графа удивленный взгляд. — Зачем вы здесь и чего вы хотите от меня в такой час?