Сестра Харуна ар-Рашида

ев, у основания переплетенных шелком; на ручке из сло¬

новой кости было выгравировано два четверостишия:

Тому, кто завладеет мной,

Дарую ласки и приветы,

Тому прохладу шлю я летом,

Когда палит полдневный зной.

Я дождь и нежная роса,

Я утешенье аль-Амина.

Нет в мире краше властелина,

Кому цветет моя краса.

Сувары на запястьях наложницы легонько постукивали

друг о друга, кончики пальцев были выкрашены хной, ос¬

лепительной белизной сверкали зубы, грудь украшал ши¬

рокий золотой полумесяц, покрытый замысловатой араб¬

ской вязью, в которую были вкраплены бриллианты.

Я сбежала к вам от моих подруг,

Нежных гурий райского сада,

И всем, кто меня здесь увидит вдруг,

Я дарю привет и отраду.

Ибн аль-Хади и Фадль, хотя были поражены красотой

наложницы, не подавали и виду, смотрели на нее с почте¬

нием, ибо знали — аль-Амип время от времени дарит свое

внимание рабыне, которая постоянно прислуживает ему

с опахалом. Покачиваясь на кончиках пальцев, наложница

приблизилась, Фадль подвинулся, освобождая место, но

рабыня опустилась на скамеечку у ног повелителя; опа¬

хало начало совершать плавные движения вверх и вниз.

В левой руке у рабыни появился платочек, которым она

готова была вытереть лоб своего господина, как только

на нем покажутся капельки пота.

На террасу вышла стройная гречанка, одетая в рубаш¬

ку цвета только что распустившейся алой розы. Шею ее

украшало дорогое ожерелье и золотой крест. Волосы были

заплетены в толстые косы, которые падали на спину, как

гроздья созревшего винограда. На голове сияла диадема

со стихами Абу Нуваса:

Что наделала ты, мой меткий стрелок?

Я утратил навеки сердце и разум,

Сам хожу не свой, а тебе невдомек,

Что ты разум-пронзила стрелою разом.

Ты навылет мне ранила тело, зажгла

Мою душу, что, жаром любовным пылая,

Ноет, стонет, болит, не сгорая дотла,

И нигде оттого я покоя не знаю.

На поясе у гречанки висело опахало, иа котором были

выгравированы такие стихи:

Если хочешь, чтоб страсти гроза

Не нахлынула, душу губя,

Не гляди ты в мои глаза,

А не то пеняй на себя.

Аль-Амин подал знак гречанке, и та с готовностью

встала за спиной Ибн аль-Хади, подняла опахало, и вот

уже благодатная прохлада стала овевать разгоряченное

лицо именитого гостя.

На террасу величаво выплыла третья рабыня. На голо¬

ве у нее не было традиционного покрывала; волосы акку¬

ратно причесаны на пробор, — одна из причесок, предло¬

женных Сукейной, дочерью Хусейна, которая, выставляя

напоказ красоту своих необычайно пышных волос, впер¬

вые стала появляться в обществе без головного убора.

На лбу рабыни румянами сделана надпись:

Луна-подросток в золоте венца,

Как хороша ты, выйдя из дворца!

Зачем гадать и волноваться зря,

Длинна ли ночь или близка заря.

И как теперь узнать об этом мне,

Когда душа сгорает на огне?

По белому бархату одежды шла узорчатая кайма из

стихов. На левом боку было вышито:

Письмо послал душе мой взор

И запечатал его страстью,

Я болеп сладостной напастью,

В ней пыл любви и мой позор.

На правом боку находилось продолжение:

Какое сердцу испытанье

Послал случайно беглый взгляд!

Какие муки и терзанья

Разлил в крови любовный яд!

Фадль понял, что рабыня предназначена ему. И точно:

знак аль-Амина — и девушка подошла к фавориту престо¬

лонаследника, опустилась пред ним на одно колено, взмах¬

нула опахалом.

Глава XXVI

АБУ НУВАС

Из боковой двери показались рабы, несшие сосуды с

вииом. Они в цветных кафтанах: первый — в голубом,

второй — в зеленом, третий — в желтом, дальше виднелся

сиреневый кафтан, красный, фиолетовый... Цветовая гамма

подобрана так, что напоминает радугу после дождя. На

подготовку выхода виночерпиев эмир увеселений истра¬

тил больше времени, чем отняла постановка женских тан¬

цев. Рабы молоды, красивы и свежи, привезены издалека,

не понимают по-арабски, в Багдаде недавно, и все евнухи.

В их нетронутом и теперь уже вечном целомудрии заклю¬

чена особая прелесть.

Кафтаны их расшиты стихами — на левом плече начало

стиха, на правом окончание: