Сестра Харуна ар-Рашида

стихотворец, наговори певице стихи поострей, пусть

исполнит!

Абу Нуваса не нужно просить дважды. Он склоняется

над рабыней, что-то шепчет ей па ухо. Все в ожидании

молчат, даже аль-Амин.

Певица касается струн лютни, и под сводами террасы

льются стихи:

Не возьму я, право, в толк,

Что творит Харун-владыка, —

На людей он смотрит дико,

А тебе мирволит, волк.

Джаафар с годами стал

Жадным, скаредным п лютым,

Ходит богачом надутым,

Всю казну разворовал.

Но из всех его грехов

Самый легкий — это скупость.

Скажем без обиняков:

Визиря сгубила глупость.

Во время пения рабыня делает многозначительные

паузы. Первый престолонаследник давится от смеха. По

лицу Фадля, который понял, что высмеивается его злей¬

ший враг, плывет широкая улыбка. Больше всех поноше¬

нию визиря радуется Ибн аль-Хади. Едва смолкает послед¬

ний аккорд, как он кривит поэту:

—      Отличная касыда! Да благословит аллах уста, ко¬

торые ее сложили! Да продлит он твою жизнь!

Пальцы третьего претендента па престол перебирают

жемчужное ожерелье. Ему хочется сделать Абу Нувасу

богатый подарок, по он помнит, что находится в гостях,

и не может вознаграждать, прежде чем это сделает

хозяин.

Подметив нетерпение сотрапезника, аль-Амин мило¬

стиво разрешает ему благодарить первым. Ибн аль-Хади

бросает ожерелье, и оно летит прямо на колени поэту.

Абу Нувас подхватывает жемчуг, в недоумении смотрит

на него, всем своим видом показывая: «Зачем мне укра¬

шение? Я ведь не буду его носить...».

Аль-Амин тотчас догадывается, куда клонит поэт.

—      Я смотрю, ты не знаешь, куда пристроить сокро¬

вище! — восклицает он, смеясь. — Я научу тебя! Жем¬

чуг подойдет к белому бархату, — и он показывает на ра¬

быню, которая плавно колышет опахалом. — Пусть эта

женщина будет твоей. Только после сегодняшнего медж¬

лиса.

Абу Нувас искренне благодарит первого престолона¬

следника, но тот прерывает его:

—      Лучше обрадуй нас еще чем-нибудь. Мы щедро

тебя вознаградим.

Эмир виночерпия поспешно разливает финиковый и

яблочный сидр. Молоденький евнух с гладко причесан¬

ными, вьющимися от природы волосами подает поэту бо¬

кал черного полированного стекла. Изрядно охмелевший

Абу Нувас пристально разглядывает статную фигуру

юноши.

—      Сложи о нем стихи,— предлагает аль-Амин,— и я

подарю его тебе.

Поэт выпивает сидр и говорит слегка нараспев:

Нежен, покладист и кроток на вид,

Розою рдеет багрянец ланит,

Каждого мапит и радует он.

Каждый его красотою пленен.

Локоны вьются, упав на висок,

Сладок шафранный на лбу завиток,

Ясные очи темпы и смелы,

Жалят глаза мне больнее стрелы,

Но мне ресницы отраду сулят,

Боль исцеляет лукавящий взгляд,

Пью из него молодое вино,

Только мне им опьяниться дано.

Ну, а с друзьями до самого дна

Выпью я чашу другого вина.

—      Вот это да! — кричит аль-Амин.— Бери его себе иа

здоровье! Он твой!

Заметив, что первый престолонаследник все более пья¬

неет, Фадль задает вопрос, который давно вертится у него

на языке:

—      О, щедрейший из самых щедрых, ты не забыл о бе¬

лых рабынях Фанхаса?

—      Как забыл? Я ничего не забываю! Где они?

—      О, мой повелитель и властелин! — восклицает эмир

веселья, на которого упал взор аль-Амина.— Рабыни уже

час как во дворце.

—      Приведи их немедленно.

Эмир веселья бегом отправляется выполнять поручение

и вдруг шарахается в сторону. Из дверей, куда он направ¬

ляется, выскакивает обезьяна. На конусообразной, надви¬

нутой на уши шапке подвешены колокольчики. Они зве¬

нят что есть мочи. Животное угрожающе рычит, выпрям¬

ляется, и тут все замечают, что это вовсе ие обезьяна, а

тщедушный человечек, одетый в обезьянью шкуру. Челове¬

чек кривляется, гримасничает, высовывает несуразно

длинный язык, подпрыгивает и делает все это так смешно,

что терраса содрогается от смеха. Громче всех хохочет

первый престолонаследник.

—      Ты не Абу Хусейн, сумасшедший? — спрашивает

он, захлебываясь от смеха.

—      Он самый, прокляни меня аллах! — отвечает че¬

ловечек и кувыркается через голову.— Из-за него, олуха,

я потерял разум.

Дверь снова распахивается, и на террасу выходят бе¬

лые рабыни, купленные у Фанхаса. Впереди шествует

Карнафлэ. Ее плечи утопают в шелковисто-черных волнах

распущенных волос. Подруги идут следом. Девушки

играют на лютнях мелодию, которую еще никто ие слы¬

шал. По знаку аль-Амина они садятся, и Карнафлэ поет:

Не рабыня его родила,

Что известна под небом базара,