Сеть паладинов

— Например, титулы! Получение дворянства! Разве может кто-нибудь из читтадини, пусть даже самый достойный, сравниться в правах с патрицием? Даже самым ничтожным, который годами не является на заседания Большого Совета, или бедным, у которого дочери сидят безвылазно дома, так как у них нет платьев, чтобы выйти из дому! Однако все они сохраняют свои права как члены Большого Совета и справедливо цепляются за свой статус, как за единственное достояние.

— Согласен, — сказал Лунардо. — Наша элита зависит от бедных нобилей[113], которые доминируют в Большом Совете. Но вы хотите сказать... Как Канцлер может стать нобилем?

— У нас — никак. Я и предположил, если в заговоре замешаны испанцы и имперцы, они могут пообещать своему сообщнику дворянство. Да что там дворянство — титул маркиза или графа где-нибудь в Неаполитанском королевстве. Однако хочу заметить, что Канцлер у нас пока лишь на подозрении! Искать мотивы предательства необходимо, но пока преждевременно, поскольку нет даже косвенных доказательств его вины. Агостино Оттовион — человек чрезвычайно достойный и уважаемый!

— Мне тоже тяжело даются подозрения! Я считаю его своим другом! — проговорил с горечью Лунардо.

— Как вы думаете, зачем он вызвал нас так срочно?

— Не знаю! Когда он обратился ко мне, то объяснял, что подозревает наличие заговора. В чём мы и убедились. Но если он сам заговорщик, следовательно, он знал, что мы увидим. Более того — чтобы мы это увидели. Зачем? Чтобы заставить нас действовать? Что конкретно? То, что мы делаем сейчас? Но мы намереваемся разоблачить заговорщиков. Ему тогда зачем это нужно?

— Ну хорошо, — сказал фра Паоло. — У нас есть возможность установить, заговорщик он или нет?

— Я размышляю над этим, — отозвался сер Маркантонио. — Проверить мы можем, если зададим ему несколько вопросов. Мадонна! Если он заговорщик, он должен помешать нам узнать правду о крепости Клисса!

— Почему вы не отказались от срочного приглашения, такого странного и непонятного? И зачем ему священник? Зачем ему понадобился священник?

— Надеюсь, что не для нашего последнего причастия.

К берегу причалили на рассвете. Мглистый туман стелился по воде и по болотистым берегам Бренты. Вилла, а точнее загородный дом Канцлера, находилась недалеко от реки — рукой подать, но сейчас её было не видно. Дорога скрывалась в сероватой пелене.

— Лучшее время для засады, — хмыкнул Пьетро, но тут же подавил усмешку, когда остальные мрачно на него цыкнули.

Их было слишком мало. Каждый держался правой рукой за рукоятку пистолета, заряженного ещё на судне, и левой — за кинжал; группка помощников двигалась по тропинке: впереди Джироламо и оба Джанбаттисты, прикрывая Лунардо и монаха, Пьетро — позади. Вот и дом, двухэтажное каменное строение. У ворот слуга, высокий крупный заспанный парень, заметно оживился при появлении гостей и провёл их в дом. Беспечный и заспанно-невинный вид слуги ещё более настораживал. Лунардо, фра Паоло и Джироламо прошли в комнату на втором этаже, где их ожидал хозяин. Оба Джанбаттисты с оружием наизготовку встали перед дверьми, а Пьетро, воспользовавшись туманом, исчез в кустах и скрытно обошёл вокруг дома, обследовав двор и сарай.

Агостино Оттовион встретил гостей крайне беспокойным. Под слезящимися покрасневшими глазами Канцлера набухли большие мешки. Он с горячностью пожал руку Реформатору, поклонился фра Паоло и кивнул Джироламо. Пригласил старших сесть.

Сер Маркантонио уселся и обозревал Канцлера самым невинным взором. Ничего было невозможно прочитать на его лице с короткой окладистой седой бородкой. Ни малейший мускул не дрогнул, не выдавал его внутреннего напряжения.

Фра Паоло, невысокий человек, старше сорока, приятной наружности, со спокойным умным лицом и аккуратной фигурой, смущённо прятал свой взгляд за складками капюшона рясы.

Джироламо смотрел на падроне и в который уже раз дивился его самообладанию. Сам он таким хладнокровным не был. Его рука держала рукоятку спрятанного под плащом кинжала. Он сжимал её с силой, словно передавая пальцам и рукоятке всё своё напряжение. Лунардо подметил возбуждённое состояние своего помощника и несколько раз бросил на него выразительный взгляд, заставив убрать руку с кинжала.

Лунардо изучал Канцлера: тяжёлая большая голова, круглое лицо с крупным, лепёшкой, носом и глубокими оспинами на нём, полными выпяченными губами. В глазах светился ум, возможно, лукавство. Да, такой мог бы стать в прошлом столетии и кондотьером. Но предателем Республики и заговорщиком? Нет, невозможно поверить! Зачем ему это? Тридцать сребреников? Или прав фра Паоло — титул где-нибудь в Неаполитанском или Сицилийском королевстве? Ну и что? Ведь Совет Десяти и там его достанет. Неужели это тщеславие, которым охвачена нынче вся Италия?

— Вот мы здесь, — мягко, с улыбкой заговорил Лунардо. — Мы ждём, ваше превосходительство. Вы хотели сообщить нам нечто важное. Как я понимаю, чрезвычайно важное!