Сети сатаны

Иоганн словно оказался за столом, ломящимся от изысканных яств, и не знал, что попробовать в первую очередь. Он разворачивал ломкие пергаменты, проводил пальцем по корешкам книг, рассматривал красочные литеры, разбирал заглавия на латыни и на греческом, после чего возвращал книгу на место и хватался за следующую. Некоторые фолианты были массивные и тяжелые, как каменные блоки, но попадались и небольшие, со страницами из тончайшей кожи. Встречались и рукописные экземпляры, переписанные монахами, которых давно не было в живых. Их отличали яркие иллюстрации, первые буквы в главах сами по себе представлялись произведениями искусства. Когда Иоганн раскрывал очередную книгу, воздух наполнялся запахом старой пыли, клея и красителей.

Возбуждение постепенно улеглось, и Иоганн с головой погрузился в записи о приливах и отливах. Он читал об использовании оптических линз, рассматривал зарисовки вскрытых человеческих тел. Ему даже попалось изображение эмбриона в материнском чреве. Если что-то казалось ему особенно интересным, он делал заметки. Некоторые книги были снабжены замками, и оставалось только гадать, что за тайны хранились под их обложками, сокрытые от случайного читателя. Они носили такие названия как «Dialectica» или «Periphyseon». Здесь были книги об иудейской каббалистике и катарах, христианской секте, чьи заветы сохранились в труде «Liber de duobus principiis», «Книге о двух началах». Нашлась даже загадочная книга Альберта Великого, которой так восхищался отец Антоний. Называлась она «

De secretis mulierum» и, по всей видимости, была посвящена женским секретам.

Синьор Барбарезе, как и обещал, вернулся через несколько часов. Иоганн был так поглощен чтением, что даже не притронулся к вину и закускам. Они поговорили о некоторых работах, венецианец задавал вопросы или что-то подсказывал, и Иоганн получал новую пищу для размышлений.

На рассвете гондольер доставил Иоганна в Фондако-деи-Тедески, где он и проспал еще пару часов, пока его не растолкала Саломе.

– Где ты был? – спросила она обиженно. – В комнате тебя не оказалось, и мне пришлось мерзнуть ночью.

Иоганн протер глаза. Он проспал всего пару часов, но чувствовал себя отдохнувшим и свежим.

– У тебя свои тайны, у меня – свои. – Он приложил палец к ее губам. – Мы ведь так условились? Я не твоя собственность. Это твои слова.

Несколько секунд Саломе задумчиво смотрела на него, потом улыбнулась.

– Посмотрим, что от тебя оставила эта потаскуха, – сказала она и ухватила Иоганна между ног.

Они любили друг друга пылко и второпях. Саломе решила, что у него появилась другая любовница. Эта мысль пришлась Иоганну по душе.

«И не одна, а сотни, – подумал он, когда Саломе его оседлала. – Каждая из этих книг как девица, которую мне предстоит познать».

* * *

Теперь каждую ночь у Фондако-деи-Тедески ждал гондольер. Он доставлял Иоганна к дому синьора Барбарезе, где хозяин церемонно встречал его и провожал в библиотеку. Венецианец всегда был одет по моде прошлого века и никогда не снимал очков. Несколько часов Иоганн читал в одиночестве, затем они вели продолжительные беседы. За одну такую ночь юноша узнавал больше, чем за целый месяц занятий с Арчибальдом. Нередко они говорили о человеке и его месте перед Богом и церковью.

– Так называемая схоластика, как учит нас церковь, опирается на неизменные факты, неопровержимые истины, ставить под сомнение которые недопустимо, – говорил синьор Барбарезе. – Все уже сказано в древних письменах, истолкованию поддается разве что слово Божье. Кто в этом усомнится, тот еретик. А ведь мы, люди, способны сами наблюдать за природой и делать собственные заключения. Мы сами можем познавать мир, разобрать его по частям и расщепить, чтобы узнать его внутренние связи. В наши дни многие ученые избирают этот путь и поворачиваются спиной к церкви. Времена меняются, Иоганн! У меня есть записи Леонардо да Винчи. Это умнейший человек, он изучает геометрию, статику, человеческую анатомию и многое другое. В своем гении он ничуть не уступает Творцу.

– Человека нельзя сравнить с Богом, – возражал Иоганн. – Должно же что-то стоять за всем этим и за нами. Какая-то сила – и имя ей Бог. Что это был бы за мир, который зиждется на хаосе, созданный по воле случая?

Синьор Барбарезе усмехнулся.

– Ну, вполне себе человеческий мир, разве нет?

Юноша страдал от недосыпания, и Саломе просто пожирала его. Он был уверен, что ею движет ревность. Она домогалась его при каждом удобном случае и отдавалась с таким неистовством, что Иоганн не чувствовал ничего, кроме опустошения. Во время представлений он часто бывал несобран, снова стал срываться на друзей – прежде всего потому, что теперь они работали спустя рукава. Обильные возлияния и хорошая еда давали о себе знать. Иоганн и сам допускал ошибки, которых еще пару недель назад не замечал за собой.

– На тебя смотреть страшно, – сказал однажды Эмилио, когда юноша во время выступления едва не попал ножом в Саломе. – Ты не заболел? Может, стоит передохнуть?