Сети желаний

Когда началась война с Германией, на волне ура-национализма император Николай заменил немецкоязычное название города Петербург на русское Петроград. Зинаида Гиппиус отозвалась на это нововведение резким стихотворением «Петроград», закончив его, как оказалось в дальнейшем, пророческими словами: «Созданье революционной воли — прекрасно-страшный Петербург».

Через год меня призвали в армию, но благодаря тестю я остался в столице, однако из министерства пришлось уйти на курсы военных фельдшеров, где я учился лечить уже людей, а не лошадей. После окончания учебы я оказался в военно-санитарном отряде Петроградского железнодорожного узла, которому приходилось решать и эпидемиологические задачи на Северном фронте.

На третьем году войны дух свободы вновь стал витать над необъятными просторами Российской империи. Лизонька вспомнила эсеровское прошлое и наладила связи с революционной организацией, на первых порах это скрывала, но в конце концов открылась мне и даже пыталась вовлечь в нее меня. Я же, помня об ужасных событиях, которые чудом не коснулись нас непосредственно, пытался ее отговорить от революционной деятельности. А исторические материалы по Французской революции ввергли меня в шок, утвердив во мнении: любая революция, какими лозунгами она ни прикрывалась бы, — это море крови, а итог этой бойни — абсолютная диктатура.

Мои доводы ее разум отметал, она жаждала свержения царского самодержавия и провозглашения республики, считая, что это обеспечит угнетенным слоям населения лучшую жизнь и приведет к всеобщему благоденствию. Я же уверял ее, что это утопия, всем одинаково хорошо никогда не будет, и, к сожалению, всегда кому-то бывает плохо. Мысленно я добавлял: «Что такое „плохо“, я уже познал и не горю желанием узнать вновь».

Наши споры закончились с моим отъездом на Южный фронт в составе группы врачей-эпидемиологов. Так я оказался в Киеве, в инфекционном отделении Александровской больницы. Город произвел на меня благоприятное впечатление: широкие светлые улицы, щедро освещаемые фонарями в вечерний час, электрические трамваи, тогда как в Петрограде до сих пор ходило много конок, и чудо из чудес — фуникулер. Мне очень понравилось, что Киев утопает в зелени, здесь много парков, сквериков, деревьев, растущих на улицах, среди них немало фруктовых, и ватаги мальчишек лакомятся их дарами. Это отнюдь не провинциальный город и далеко не бедный, судя по тому, какие наряды можно увидеть во время вечерней прогулки по центральным улицам. Многие питерские модницы побледнели бы от зависти. Война, бушевавшая всего в нескольких сотнях верст, напоминала о себе лишь обилием военных, оккупировавших улицы и увеселительные заведения. Вечерами здесь было шумно и весело, и только днем, находясь на работе, я сталкивался с ужасными знаками войны: множеством раненых, увечных. Дело в том, что имевшиеся здесь стационарный и временный госпитали не справлялись с потоком пациентов, и часть из них попадала на койки нашей больницы. В инфекционном отделении тоже хватало работы: тиф, холера, гепатит поставляли нам множество изможденных, желтых, обезвоженных страдальцев, мечущихся в беспамятстве из-за высокой температуры.

Изредка мне приходилось выезжать с инспекторскими проверками на передовую, но в основном мне везло: я приезжал на тот участок фронта, где устанавливалось временное затишье и боевые действия не велись. О том, что здесь происходило, можно было догадаться лишь по воронкам от разрывов снарядов, переполненным палаточным госпиталям, а еще по ужасной вони, распространявшейся с ничейной территории. Санитары обеих воюющих сторон беспрепятственно выносили оттуда трупы и раненых, но воняли разлагающиеся фрагменты тел, которых после боя оставалось великое множество.