Севастополист

Похоже, я забрался довольно-таки высоко для этого уровня: небо, которое я долго и удивленно разглядывал снизу, теперь казалось нависавшим над самой головой. Надо мной была еще пара проспектов, зато смотреть вниз было по-настоящему страшно: там была настоящая пропасть, этажи сливались в общий полосатый фон, и даже корабль казался… ну, хорошо, пусть не крошечным, но определенно компактным. Смотреть на небо было интересней: его странный коричневый цвет, клубившийся черный пар затягивали, словно готовились «высосать» меня из уровня, растворить в своей глубине. Это было совсем не севастопольское небо – окажись небо таким, страшно представить, как бы выглядел тогда город. Но даже в Башне оно казалось не частью уровня, а чем-то совсем другим, чем-то не отсюда. Мне казалось, в нем что-то таится, некая другая жизнь, в которой другие законы, в которой все – другое. И почему-то я был уверен: от него не стоило ждать ничего хорошего. На это небо не хотелось смотреть, как смотрели люди на наше, – находясь к нему так близко, от него хотелось спрятаться.

Разве люди могли создать небо – пускай они и десять раз избранные?

Кого я мог спросить об этом? Прохожих. Что бы я сказал человеку, остановив его? «Как думаете, есть ли там что-то в небе? Скрывает ли что-то оно?» Да, глядя на небо, я думал именно так. Но уже не верил иллюзиям этого уровня. Я мог ошибаться и даже, скорее всего, ошибался. Мне нужно было перестать думать о небе. Ведь была проблема посерьезнее – тот же Кучерявый. Был ли иллюзией он? Это вряд ли. Мне нужно было действовать, а не гадать. Скорее искать дорогу к себе, спасать лампу.

Полпоз

Едва я начал свой путь – в новое непонятно куда – как услышал вокруг странный шелест. Бумаги, салфетки, мелкий мусор, пакетики – всякие предметы, на которые я до этого не обращал внимания, вдруг пришли в движение, словно невидимая сила гоняла их по полу то в одну, то в другую сторону, то вращала вокруг собственной оси, то поднимала вверх и швыряла оземь, а то и вовсе вниз – за ограждение. Я заметил, как мало вокруг людей, а те, что оставались, ускоряли шаг, спешили спрятаться в проемах или вжаться в ограждения.

– Что происходит? – спрашивал я их, но все как будто онемели. – Что происходит?

Один за другим закрывались зазеркалья. Я впервые увидел, как исчезает проем: хозяева залов высовывались из-за тканей, тревожно осматривались и снова прятались внутри. А затем зеркало просто опускалось вниз, как будто съедало проем, заполняло его собой. И там, куда только что заходили люди, поправляя за собой ткани, образовывалась сплошная зеркальная стена. Те, кто остался снаружи, перешептывались и смотрели вниз, и тогда я впервые услышал это странное слово: «Бомба». Кто произносил его, мне было не понять. Я просто смотрел на пустеющие проспекты – как исчезали люди? – и слышал этот шорох: «Бомба». Шелест звуков, но шелестеть ими было некому. Словно сам воздух говорил их мне – и остальным – и сам себе. «Бом-бом, бом-бомба», – звучало отовсюду. И стало снова очень страшно, хотя я прежде не слышал этого слова в Севастополе. Какая в Севастополе могла быть бомба? Само звучание этого дикого слова было противоположно тому ощущению радости мирной спокойной жизни, которая и была нашим городом – была каждым из нас. Но что могло значить это страшно звучащее слово, я не знал.

Люди подозрительно косились друг на друга и особенно на меня. Движущиеся лестницы остановились, освещение мачт и декораций прекратилось, погасли все воздушные экраны, и даже колесисты больше не проносились мимо. Я совершенно не знал, что делать, а в этих случаях всегда лез в вотзефак.

«Тут бомба, – написал я. – Что-то говорят, но я не слышу. Ничего, кроме этого слова. Что там у вас? Напишите». С завистью посмотрел на погасшие огоньки Фе и Керчи: я надеялся, им повезло.

В ожидании ответа я прислонился к ограждению и принялся разглядывать людей. Теперь они смотрели еще жестче, и те, что стояли вблизи меня, почему-то отошли. Я не успел понять, что происходит, как почувствовал, что мне с силой выкручивают руки. Что-то щелкнуло сзади, и резкая боль пронзила запястья. Я не мог разомкнуть руки, что-то сковывало их за спиной и причиняло мучения. Меня схватили за плечи и развернули на сто восемьдесят градусов.

Я изумленно уставился на людей, которые стояли передо мной, – их было двое. Таких нарядов я еще не встречал в Башне нигде, даже в сопутке. На них были облегающие плотные майки из кожи черного цвета, массивные цепи и отчего-то короткие, такие же обтягивающие шорты. Мой взгляд спустился по их гладковыбритым ногам и остановился на высоких, до колена, сапогах. Таких мне тоже не доводилось встречать – обтекаемые, блестящие, с металлическими вставками и бесчисленным количеством застежек-липучек, неоправданно высокие. Может, у этих людей был комплекс по поводу роста? Или их статус в обществе этого уровня требовал быть выше остальных? На головах их были безразмерные фуражки с блестящими козырьками и металлическими жетонами. Я присмотрелся и увидел надпись:

Paul Pozet.