Севастополист

Обменявшись этими фразами, они замолчали, занявшись каждая своим делом и даже не взглянув в мою сторону. Бросив взгляд на полку, обозначавшую границы дворика, я заметил еще одну деталь, которая не бросилась мне в глаза раньше. Это была фотография в рамке. На ней я увидел двух снятых по пояс девушек, но о том, что это девушки, я догадался лишь по форме тел и по одежде: одна была в цветастом платье, другая в белой футболке; и похоже, что это были те же самые Алупка и Алушта, что находились передо мной. Вот только на фото была одна странность: девушки зачем-то нацепили на головы две большие маски, полностью скрывавшие лица. Одна изображала собаку, другая – лошадь. Впоследствии я не раз еще встретил такие снимки – на втором уровне, и только на нем, – но так и не понял их смысла. Это делалось даже не ради смеха, ведь фотография и не была, и не хотела казаться смешной и вызывала только одно чувство, которое и сформулировать-то было сложно. Возможно, отчужденности?

Обложка книги, которую листала Алушта, была совсем непримечательной – на белом фоне в правом верхнем углу изображен кусок коричневой доски, витиевато вырезанный, а рядом красовались крохотные буквы, которых я так и не разглядел. Но теперь, изучив этот уровень, я не думаю, что в книге было что-то интересное. Я вообще не встречал в Севастополе столь бездарно оформленных книг, даже в архивах предыдущих поколений, а уж от Башни такого и вовсе не ожидал.

Поскольку девушки больше не обращали на меня внимания, я перевел взгляд с них и осмотрелся во дворике. Мое внимание привлекли несколько фанерных ящичков высотой с половину моего роста. Их было пять или шесть, не больше, а один стоял возле читавшей девушки. Над каждым ящичком висел маленький шар – наподобие тех, что я видел под потолком, пока шел сюда. Отличий было всего два: во-первых, здесь каждый шар источал свет, очевидно, освещая содержимое ящичков. Ну а во-вторых, как ни всматривался, я так и не смог увидеть, на чем же держались шары – никаких тонких ниточек не было, шар буквально висел в воздухе. Так я пришел к выводу, уже вошедшему в привычку: «Обыкновенное чудо Башни».

– Нужно нагнуться, чтобы вытащить, – услышал я. Случилось то, чего я меньше всего ожидал: со мной заговорила красавица с ожерельем. Я слегка улыбнулся ей, но не получил в ответ того же. Алушта смотрела на меня без любопытства, как и Алупка, словно что-то заставляло их выполнять постылый долг, мешало им не обращать на меня внимания, чего бы им так хотелось.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, – тихо произнес я, но Алушта продолжала молча смотреть. Я обошел ее ящичек, не решившись заглянуть внутрь, и прошагал к тому, который стоял ближе всех к выходу. Затаив дыхание, нагнулся над ним. В глубине ящичка на невысоком стеклянном постаменте лежала книга.

Я сглотнул, повернувшись к девушке – ведь она по-прежнему сопровождала меня взглядом. Было непросто смолчать: вдруг это ее – или их – книга, да и вообще их дворик; но еще сложнее оказалось что-то произнести. Любая сказанная мною фраза совершенно точно была бы глупостью – прозвучав здесь, в этом месте, и сказанная ей, этой незнакомке.

Алушта слегка подалась в мою сторону и сделала легкий кивок головой.

– Развивайся, мудак, – сказала она. И тут же снова вернулась к книге.

На это нельзя было что-то ответить. Я решил собраться и представить, будто нахожусь во дворике один: так было уютнее, легче. За всю свою прежнюю жизнь ни разу не испытав затруднений с девушками, я вдруг понял, что стушевался. Я совсем не знал, как вести себя с этими девушками, что можно было им говорить, нет – что вообще имело смысл им говорить. Нужно было сосредоточиться на книге – тем более и вправду было интересно знать, о чем здесь пишут. Жизнь Башни, ее секреты…

Но на белых, как платье Алупки, страницах – а книга была определенно свежей – я обнаружил нечто совсем иное: