Севастопольский блиц

Пьяницы и лжецы, неотесанные, грубые, не признающие ничего святого! В моем представлении русские были настоящими исчадиями. О них рассказывали жуткие истории, от которых кровь стыла в жилах. Похоже, понятие человечности было им чуждо. Горделивые и сумрачные, они, вероятно, считали себя главными на земле, которым все дозволено. Стоило мне вообразить, как они с равнодушными улыбками расстреливают спасающихся вплавь со своих горящих кораблей турецких моряков – и всякий раз мороз пробегал по моей коже.

Я поняла – я нужна там, на этой Русской войне! Я смогу помочь нашим солдатам – у меня хватит для этого и знаний, и опыта, и терпения. Тем самым я выполню волю Господа и спасу жизни многим раненым. Я должна быть там – решила я и принялась собирать единомышленниц.

Конечно же, как я и ожидала, санитарное состояние в госпиталях оставляло желать лучшего. Здесь свирепствовали различные инфекции, а уход за ранеными был, откровенно сказать, никакой. Я просто ужаснулась тому, как много умирает людей – тех, кого вполне можно было бы спасти… Мне и моим помощницам пришлось экстренно наводить здесь порядок. При этом мы наталкивались и на непонимание, и даже на противодействие нашим мерам со стороны местного руководства, но, к счастью, у меня имелись некоторые знакомства в высших сферах – после нескольких довольно суровых посланий из Лондона к нам стали относиться так, как мы того желали.

Какой же это был тяжкий труд – врачевать раненых! Но я и мои помощницы держались стоически. Мы называли себя «сестрами милосердия», и только Господь помогал нам выносить все тяготы нашей работы. Я почти не спала, работая по двадцать часов в сутки. Я проведывала моих больных даже ночью, когда все мои коллеги и прочий персонал госпиталя спали. Я брала масляную лампу и совершала обход… Мне казалось, что сам Господь поддерживает меня под руку, когда я шла по темным коридорам госпиталя, слыша стоны и редкие вскрики. Часто, завидев меня, мои подопечные переставали стонать и принимались шептать молитвы – очевидно, они принимали меня за ангела… И я благодарила Господа в этот момент – за то, что он дает мне силы быть утешением и надеждой для этих несчастных. Вообще, я заметила, как изменился настрой этих людей с той поры, когда мы оказались здесь. До этого с ними обращались довольно бесцеремонно, проявляя чудовищное равнодушие. И потому по первому времени я и мои помощницы часто подвергались оскорблениям со стороны раненых – но Господь давал нам терпения и великодушия спокойно принимать все это. И очень скоро их отношение изменилось. Они увидели, что о них и вправду заботятся…

И вот однажды утром городишко Балаклава, где располагался наш госпиталь, вдруг подвергся уничтожающему артиллерийскому обстрелу. Горели и взрывались корабли в гавани, горели склады у причалов, горели дома обывателей, в которых ныне размещались наши солдаты. В бледно-голубое небо вздымались черные клубы дыма, и только наш госпиталь казался островом в этом огненном океане сплошного разрушения. Чуть позже мы узнали, что такой же град снарядов сокрушающей мощи обрушился на позиции армии, осаждавшей Севастополь. Чуть позже к нам непрерывным потоком повезли раненых. Да, не всем повезло погибнуть сразу, многие получили тяжелые ожоги и теперь медленно умирали, поскольку у современной медицины не было средств спасти их жизни. Как нам тогда сказали, ночью, когда мы все спали, русские внезапным маневром захватили вершину Сапун-горы, выбив оттуда турецких разгильдяев, после чего втащили туда свою артиллерию и устроили нам кровавую побудку. Я верила в это и в то же время не верила. Эти обстрелы больше походили не на дело рук полудиких русских варваров, а на гнев Божий, внезапно обрушившийся на британскую армию.

Когда по госпиталю прополз слушок о каком-то чуде, о том, что у русских появился загадочный союзник, который творил удивительные, непостижимые вещи, то я даже не старалась в это вникнуть. Собственно, в то время я уставала так, что у меня не оставалось сил на размышления. Но вскоре игнорировать подобные разговоры стало невозможно, поскольку дальнейшие события совсем уж выходили за всяческие рамки разумного… Наш лорд Реглан предпринял попытку очистить вершину горы от неприятеля. Три наших дивизии отправились на штурм и полегли в жестоком бою почти все. Немногие из наших солдат смогли вернуться назад, и их тоже привезли в наш госпиталь… Мои подопечные обращались ко мне с вопросами на эту тему – в тревоге за свою судьбу и надежде, что я знаю об этом больше; но я ничего не могла им сообщить и лишь старалась успокоить их, советуя уповать на Господа.

Могла ли я помыслить тогда, что очень скоро все то, о чем с придыханием и переговаривались пациенты госпиталя, коснется и меня лично? Что я не только увижу лицом к лицу странных союзников русских, но и переживу потрясающее приключение, которое опрокинет с ног на голову все мои убеждения, все то, чем я жила и во что верила…