Север и юг

Место это ещё в глубокой древности называли «чудом света» из-за того, что даже зимой здесь не бывало ни снега, ни морозов. А летом – засухи. Объяснялось всё довольно просто: полторы сотни горячих источников били из-под земли, согревая долину и обеспечивая её водой. Только вот солнце сюда почти не заглядывало, особенно в холода, а густой туман висел над окрестностями Ульменгарма круглый год.

Отсюда брала начало история Лоргинариума.

В старину, как говорилось в хрониках, киморты немало поработали над долиной. Они проложили множество водоотводных каналов, построили дороги, возвели города, сделали почвы плодородными, а ещё – утихомирили беспокойные недра, так что север перестало потряхивать. Время прошло, искорёжила лик земли страшная пятидневная война, исчезли без следа многие знания о том, как морт может изменять мир, но Туманная долина до сих пор оставалась чудом из чудес, заповедным местом… местом, пробуждающим в людях жажду власти.

И неудивительно.

Окрестности Ульменгарма, вечно погружённые в белёсую дымку, кормили не только весь север, но и пустыню – по осени на юг тянулись бесконечные караваны, гружённые зерном разных видов, фруктами, ягодами, винами и вяленым мясом. А Земля злых чудес в ответ поставляла мирцит, серебро и драгоценные камни – и лорге, и Великому ишме.

Так равновесие держалось веками.

– Не люблю я эти места, – пробормотала Тайра, с прищуром вглядываясь в одной ей ведомые знаки и отметины на большом дереве у придорожного колодца. – Только и хорошего здесь, что купальни – уж больно потом после них спится славно, да и лицо становится как у царевны – чистое, гладкое… Так, тут нам сюда свернуть надо, чуть дальше роща есть, там табор и остановился, – добавила она, указывая на четыре едва видные засечки на коре. И зажмурилась с удовольствием: – Источники там горячие, ух. Всласть накупаемся.

– Неплохо было бы, – зябко передёрнул плечами Алар; скитаться в тумане и на каждом привале подсушивать одежду ему порядком опостылело. И тут он заметил, что Рейна поникла. – А ты не хочешь отогреться? Или плавать не любишь?

Девочка помялась, помялась, а затем ответила всё-таки, глядя себе под ноги:

– Я люблю… А купаются там, в источниках, как в реке или как в бане?

– Смотря с кем придёшь… – начала было отвечать Тайра, но затем сообразила что-то и осеклась. А продолжила уже совсем иначе, бравурно, почти воинственно: – Но мы-то с тобой, конечно, никого не пустим! Первые пойдём, а пока не наплещемся в своё удовольствие, пусть все остальные ждут. Даже Алар.

«Всё-таки она кое-что запомнила из своего плена».

– Я ширму вокруг источника установлю, – пообещал он, раздумывая, как бы её отвлечь, раз уж забывать киморты не умеют. – Так что никто вам не помешает… Рейна, а хочешь, я тебя научу огнём дышать?

Способ сработал безотказно: у неё аж глаза загорелись.

– Ой, а так можно? А я сама не обожгусь? А это трудно? Трудней, чем костёр разжигать?

– Ну, признаться откровенно, самое сложное здесь – себе волосы не подпалить. Или, скажем, брови…

Беседуя так, они свернули с тракта на едва заметную тропку, которая и впрямь привела к роще. Такие места – никому не принадлежащие, а значит, ещё не благоустроенные – в последние годы встречались всё чаще, несмотря на утверждения лорги, что страна-де процветает. Вот и здесь когда-то давно, видимо, выращивали фрукты на продажу. Но деревья состарились и одичали, хозяйский дом развалился, и теперь о прежнем достатке напоминали только большие купальни, отделанные розовым и серым камнем. Вот близ них-то и остановились кьярчи на ночёвку. Гомон табора слышался издали, и было легче лёгкого среди смеха и разговоров различить звонкий голос Тарри.

– И впрямь – Трещотка, – вздохнула Тайра. И, напрягшись, гаркнула в туман: – Брат! Я пришла, встречать-то будешь?

Шум чуть притих, а затем послышался восторженный возглас:

– Слыхали рёв? Зуб даю, что это моя сестра! Ну кто ещё так вопить может!

Хоть времени и минуло всего ничего, а табор изрядно изменился к лучшему. Свежая краска на бортах телег; новая одежда – яркие рубахи, красные у женщин, зелёные с коричневым у мужчин, золотая и серебряная вышивка на поясах, серьги-кольца в ушах; наконец, песни, смех и шутки – то, чего не хватало в присутствии Ромара. Впрочем, головы у взрослых по-прежнему были повязаны платками с приколотыми к ткани сухими веточками – знаком траура.

Прежнего предводителя не любили, но скорбели по нему.

Неожиданно – и приятно – было увидеть, что мать Тарри и Тайры, при первой встрече больше напоминавшая не то призрак, не то забитую, испуганную рабыню, ожила – принарядилась, повеселела. Она теперь не старалась затесаться среди остальных, спрятаться, а крутилась по хозяйству вместе со всеми, не стесняясь грозно прикрикивать на младших или помогать вайне с изготовлением лекарств.

«А Тайра похожа на неё, – промелькнуло в голове. – Больше, чем поначалу казалось».