Север и юг

Морт сгустилась ещё сильнее – и вновь прокатилась по лагерю волной. Всё, в чём была хоть капля мирцита, хотя бы тень колдовства, оказалось смятым, растерзанным, раскрошенным. Котелки, которые закипали сами по себе; одеяла, под которыми невозможно замёрзнуть; приспособления, отгоняющие змей, жуков, диких зверей; даже «вечные» лампы в седельных сумках у командира – ничего не уцелело.

На всякий случай Алар издали раздавил и погасил странную курильницу в южном стиле, хотя и не сумел разгадать её предназначения, и наслал ветер, чтоб разогнать дым.

И только затем кивнул сам себе:

– Вот теперь можно идти.

Когда он вошёл в лагерь – в тех же потрёпанных одеждах, с волосами, убранными под нелепый цветастый платок, без посоха и с обнажённым мечом в руке, – дружинники увидели не давешнего эстру, которого легко могли уничтожить, а кого-то другого. И этот кто-то изрядно их напугал.

Но не всех.

– Т-ты! – выкрикнул усач, багровея от гнева. – Немедля прекратить! Ты хоть знаешь, кто перед тобой?

– Мертвец, – спокойно ответил Алар и, приблизившись, наступил ему на плечо, вдавливая в землю чуть глубже. – Который почему-то решил заговорить.

И после его слов стало вдруг очень-очень тихо, только ветки трещали в костре и гнулись верхушки деревьев на призрачном ветру.

Усатый захрипел.

– Хр-р… деревенщина! Простофиля! Наглец! – Он ушёл под землю уже по плечи, но продолжал брызгать слюной. – Как смеешь ты…

– Нет, – возразил Алар. Меч оттягивал руку; небо над головой побагровело из-за искажений морт. – Как смеешь ты – сквернословить и кривляться перед тем, кто много старше тебя, кичиться невеликой своей силой, одолженной у моего племени. Ты, видно, совсем забылся. Привык бить в спину, а потому побеждать… А теперь и вовсе замахнулся на то, на что смотреть-то не имел права. Как ты посмел прикоснуться грязными своими руками к моей ученице? К киморту? Ты, ничтожество, которое через двадцать жалких лет сгниёт на погосте, а она… ей ещё жить и жить – столько, сколько твой жалкий умишко и вообразить не в силах.

Глаза у усача округлились; с запозданием стал он осознавать, что всё взаправду, и рыхлая почва, которая тычется уже в подбородок, лезет в рот – тоже, и что остальные дружинники молчат, даже командир.

– Это п-просто девчонка, – пролепетал он, на глазах теряя спесь. – Замарашка… Таких двенадцать на дюжину! Лорга приказал…

– Замолчи, – резко бросил командир, который находился достаточно далеко, почти у самой скалы, около костра, но тем не менее всё слышал. – Не позорь себя.

– И что же он приказал? – спросил Алар мягко, не отводя взгляда от усача. У того затряслись губы. – Мало кто может смолчать, если кожу у него с руки сдёрнуть, как перчатку. Говори сейчас.

– П-привезти в столицу, – выдавил наконец тот. – По дороге окуривать дурманом, опаивать, п-приучать к повиновению… Пощади! – вырвалось у него. – Я не трогал её почти, клянусь, я…

Тайра резко выдохнула, прижав ладони ко рту.

«Что же он успел натворить?»

Накатила лёгкая тошнота, словно пришлось откусить от плода, а тот оказался гнилым.

– Значит, почти.

– Я осторожно! – выкрикнул усач, бешено вращая глазами. – Я по-отечески, проверить, не порченая ли… тьфу… хр-р… ха!

Он погрузился под землю, как уходит на дно камень, брошенный в омут, – без звука, без плеска. Бессознательно Алар вытер свободную руку о край одежд и огляделся по сторонам:

– Кто-то ещё хочет со мной поговорить?

С кем он ни сталкивался взглядом – тот отводил глаза. Наконец подал голос командир – бледный, с пропотевшими, прилипшими к лицу и шее золотыми локонами, однако сохраняющий присутствие духа.

– Я поговорю, – произнёс он тихо. – С остальных и спрашивать нечего, они делают, что велят… Только сказать особенно и нечего. Лорга приказал забирать особенных детей и привозить их в столицу, на воспитание. Кому их передают, то мне неведомо. Если встретится по пути киморт, или эстра, или иной колдун и воспротивится воле лорги, то его надлежит казнить как изменщика и бунтовщика, не дожидаясь суда, ибо племя твоё, странник, всегда злоумышляет. А приказу тому двадцать лет. Что, – чуть повысил он голос, – и меня под землю отправишь?

Алар медленно подошёл к нему, погружённому в рыхлую почву до пояса, и подцепил острием меча под подбородок:

– А если и так. Кого мне наказать, тебя, старшего над ними, или вон их? – кивнул он на притихшую дружину. – Которые приказов слушаются и над ними не размышляют?

Командир криво усмехнулся:

– Чего ж тут судить – конечно, меня.

Вот только ресницы у него подрагивали.

«Двадцать пять лет, – подумал Алар, прикидывая. – Нет, меньше… Двадцать три? Двадцать два? Мальчишка…»

Во рту стало кисло.

Почти не глядя, он махнул мечом, вкладывая в морт стремление, которое обдумал ещё по пути сюда. Дружинники безвольно обмякли один за другим. Последним сознание оставило командира: взгляд его остекленел, и веки наполовину опустились.

– Помер? – спросил Тайра, обхватив себя руками, словно мучилась от сильного холода или боли. – И эти тоже?