Северная Корона. Против ветра

– Все хорошо, – ласково продолжал говорить он Марте, которая ни слова не могла вымолвить, только плакала и плакала, глядя на Сашу, – тише. Все будет хорошо. – Он легонько поцеловал ее в висок, а она левой, здоровой рукой вцепилась ему в предплечье.

– Са-ша, – с трудом расслышал парень свое имя сквозь отчаянный тихий плач.

Он не думал, что все так паршиво закончится. И чувствовал себя еще большей скотиной, чем раньше. Подставил невинную, заставил страдать.

Саша глянул на искалеченную руку Марты и крепко сжал зубы. Он отлично понимал, что значит сломанные пальцы для музыканта.

– Больно? Потерпи, моя девочка, – продолжал он через собственную боль успокаивать скрипачку, мимолетом подумав, что, наверное, она уже бывшая скрипачка. А кто в этом виноват? Браво! Правильный ответ! Естественно, он.

Все случилось из-за этого сумасшедшего ублюдка, беззвучно лежащего на полу под прицелом. И из-за него.

«Я его убью», – вдруг подумал Дионов. Олег словно понял это каким-то неведомым образом и издал звук, похожий на смешок, за что тут же получил по ребрам от Кларского, умеющего быть очень жестким.

– Я не знаю, что тут за цирк, – произнес Никита, наблюдая за происходящим и не опуская пистолета. Обращался он явно к Дионову, хотя смотрел на Олега. – Меня тут быть вообще не должно. И не будет через несколько минут. Сейчас я вызову ментов и «скорую». Им ни слова о том, что я был тут. Усек?

– Ни слова не будет, – пообещал Саша.

– Иначе пожалеешь.

– Тебя тут не было, – хрипло сказал Саша и добавил вдруг вполне искренне: – Спасибо.

– Думаю, я больше тебе не должник, – хладнокровно кивнул Кларский, оценивая состояние Дионова – не слишком хорошее, но не угрожающее жизни и здоровью, хотя досталось ему, конечно, сильно. – Один справишься.

Ник не спрашивал, а утверждал. Ему пора было к Нике. Пяти минут с его ухода еще не прошло.

«Даже уехать не могу отсюда без приключений», – подумал Кларский устало. Прошлое словно не отпускало его. И, наверное, три года назад Никита подумал бы, что это знак судьбы, но сейчас для него это было еще одним препятствием на пусти к равновесию и счастью, которое он может и, главное, хочет преодолеть, чтобы самому стать хозяином своей жизни. Препятствием, с которым он справится.

– Справлюсь, – подтвердил зло Дионов, помогая Марте встать. При этом он одарил Алмазова таким взглядом, будто готов был начать убивать его прямо сейчас. Его словно ведром холодной, леденящей душу воды окатили, и он чувствовал напряжение в каждой мышце.

Никита хотел уже, было, подать ему пистолет психа, лежащий на полу, а после набрать с мобильника Саши, валяющегося на диване, ментов и «скорую», чтобы затем покинуть это место, куда его неожиданно занесло, но даже шага не успел сделать – в холле появились новые действующие лица.

Совершенно неожиданные.

– Стоять, не двигаться, – раздался мужской нервный голос.

Никита и Саша, удивленные сверх меры, увидели того, кого меньше всех ожидал тут увидеть – Женю, школьного лучшего друга Дионова. Перед собой, словно щит, он тащил перепуганную Нику, к горлу которой был приставлен нож.

Марта, у которой перед глазами все расплывалось от шока и боли, прижалась к Саше. А тот уставился на бывшего друга, как на привидение. Она же глядела на Нику и не могла понять, то ли это ее сестра, то ли она уже сходит с ума.

– Ты? – прошипел Дионов, не веря, что видит бывшего лучшего друга.

– Я. Да, я. Привет. Как дела? Я, правда, не рад тебя видеть, – отозвался Евгений. Он походил на сломанную куклу: миловидный, моложе своих лет, но пугающий, с немигающим взглядом воспаленных карих глаз, верхние и нижние веки которых были окаймлены не только длинными ресницами, но и тонкой полоской красноты. Он был неестественно бледным, даже с каким-то синеватым, едва заметным оттенком, который усиливался под глазами и собирался в носогубных складках, в последнее время резко выделявшихся на его лице, и только губы его оставались такими же яркими, как и всегда.

Двигался Евгений плавно, а вот говорил нервно, то быстро и отрывисто, то медленно.

Ника, к горлу которой он приставлял нож, тоже была бледна – но ее бледность была естественна и оттенок имела фарфоровый – почти такой же, как у той самой красавицы-куклы, которая жила в ее душе. Только вот сама девушка на куклу, тем более сломанную, не походила. Хотя ей было страшно – до смерти страшно, она старалась вести себя спокойно.

У Никиты от гнева потемнели глаза, а в груди что-то окаменело, и он мигом направил пистолет на Женю.

– Отпусти ее, – приказал Кларский Евгению. Тот отрицательно качнул головой.

– Не двигаться, не смей двигаться, – прошептал Женя, и острие ножа коснулась кожи Ники. Она беспомощно смотрела на Никиту. Губы ее дрожали, она чувствовала это, вновь и вновь безуспешно сжимая их и чувствуя легкий привкус крови – от напряжения девушка прокусила губу.

«Господи, неужели это все?», – думала она отстраненно. И сейчас, ощущая на себе руки чужого мужчины, вспомнила их с Ником вчерашнюю ночь. Последнюю, наверное.