Северный лес

Едва не забыл: вчера, играя в яблоневом саду после дождя, О. нашла наконечник старой мотыги. Надо же, чтобы земля решила вытолкнуть его на поверхность именно теперь! Который из моих призраков? Элис? Мэри? Старый скучный Неемия? Хочется верить, что даже он не устоял против магии этого места – быть может, он водил старушку Просперу слушать рокот водопада. Купался, натирал подмышки снегом, плескал талой водой себе на грудь, пока однажды у него не остановилось сердце и он не рухнул величаво в реку, где и растворяется все эти годы.

Так уйдем и мы: сердце к сердцу, тук-тук, – и, крутясь друг вокруг друга, точно креветки в бурном потоке, станем частью реки и попадем кому-нибудь в чай.

У. Г. Т.

24 октября

Дорогой друг,

Кэтрин вновь едет в Олбани. Энни в Бостоне, у нее заболела сестра. Ты, будь ты неладен, вернулся к остальным со всеми их притязаниями. Здесь одиночество, зеленых арок тени

[30]. Хотя я бы, разумеется, предпочел высшую отраду. 5 ноября – ты обещал, клятвенно. Помня это, выдержу испытание Временем.

Все еще окрылен. Природа изо всех сил старается окутать меня меланхолией, но мне помогают теплые воспоминания о моем друге. Неделя холодного ветра – дни, когда заворачиваешься в одеяла, когда замерзшая краска не хочет ложиться на холст. Что ж, бродить. Меж поросших грибами бревен, похожих на индюшек, по мху, что прежде хранил отпечаток наших тел. Вот на плоском синем камне два жука, тоже синие, но темнее, в переливчатых, как у шпанской мушки, хитонах – бесстыдно предаваясь страсти, не замечают, как я поднимаю их. Дальше ясень – старый, мертвый, в лоскутах отслаивающейся коры, точно фигура-экорше с содранной кожей.

Лягушки, кажется, исчезли. Я бы продолжил, но остался без сил после ночи томлений.

5 ноября.

Пиши.

У. Г. Т.

P. S. Последнее яблоко сезона – мое утешение. И загадка: внутрь ведет червоточина, но второго отверстия нет. Как это понимать? Они возвращаются той же дорогой? Или яблоко впитывает их в себя?

4 ноября

Э. – так и быть, что поделаешь. Я в плену у календаря: тогда 15-го. Буду ждать, всегда. Приезжай – Кэтрин уже вернется, но она не найдет ничего странного в том, что тебе захотелось побыть на природе. Природа здесь тянется на много миль, уединенных местечек много.

У.

12 ноября

Н. – еще одна записка, на Ваш домашний адрес, так как не уверен, что мое последнее письмо дошло. Мой привет Кларе и детям. У нас тут выпал первый снег. Дубы и буки еще не растеряли всей листвы, и белый снег поверх бурого с красным выглядит восхитительно – пытаюсь запечатлеть это на маленьком холсте. Мои домашние тоже рады будут Вашему визиту – даже если краски уже поблекнут, Вы найдете чем вдохновиться на создание нового шедевра. Ждем всех, а если Клара не сможет, будем рады принять Вас одного.

У. Г. Т.

16 ноября

Э. – боюсь, не нанес ли я обиды. Приезжай, умоляю. Умоляю, пиши.

У. Г. Т.

21 ноября

Гуляя вчера по лесу после дождя, увидел поваленную березу, чей гладкий серебристый ствол с парой длинных корней так похож был на античную статую, что у меня перехватило дыхание. Понял вдруг, что чувствовал юный греческий пастух, когда его стадо набрело на мраморные останки затерянной Венеры и когда на один благословенный миг – пока он не шепнул тайну в таверне, пока весь мир не нагрянул в его маленький лес, – она принадлежала только ему.

30 ноября

Дорогой друг,

Ответа я не жду. Мое положение тебе известно. Кэтрин уехала в Олбани к матери. Я останусь здесь, наедине с папоротниками и горой. Никакими словами не описать ее слезы, ярость – я даже не знал, что она на такое способна… Никакие слова не умилостивят ее, никакие заверения в том, что мое чувство к ней и мое чувство к тебе принадлежат к разным сферам. Она всегда будет мне женой, я вовсе не думал иначе, вовсе не хотел причинить столько боли. Но с кем я спорю? Сумеешь ли ты убедить ее, Эразм? Тебе отказано от дома, ты это знаешь. Угроза предельно ясна: твоя карьера будет разрушена, равно как и твоя жизнь. Подозреваю, моя уже – это я о карьере; жить я продолжу, – но чем дольше я думаю обо всем этом, тем больше убеждаюсь, что карьера моя кончилась в тот момент, когда я приехал сюда, перестал писать для них и научился видеть. Но нельзя, чтобы мир потерял такого гения, как ты. Ах, порой меня преследует фантазия, как ты отрекаешься от дифирамбов толпы и приезжаешь сюда, чтобы исчезнуть со мною вместе среди недолговечной листвы. Но ты слеплен из другого теста – ты нужен миру, не только мне. Таковы мои доводы, хотя я знаю, что мне не оставили выбора. Лишь печаль.