Сезонная любовь

Пряхин побрел за бараки, он еще днем приметил укромное место, где лежали на земле ящики, отыскал их и сел, в комок сжался. Откуда ни возьмись, появилась стайка собак, они послонялись вокруг и легли рядом, видно, приняли за своего.

Он подумал, что они правы, он один из них – ни кола, ни двора, ни будки своей, ни миски.

Неожиданно собаки чутко подняли уши, заворчали глухо, потом вскинулись в звонком лае; Пряхин их усмирил – цыкнул, и они умолкли, словно признали в нем хозяина.

Кто-то медленно приблизился, и Пряхин, не зная еще, догадался, кто идет.

Рая молча села на ящик и посидела смирно, куталась в платок, зябко горбила плечи.

– Схлопотал? – спросила она.

Пряхин не ответил, жевал разбитые губы.

– Что молчишь? Загордился?

– А что говорить? Сама видишь…

Она пригляделась в темноте, выпростала из рукава руку и мягко ощупала его лицо и голову:

– Больно?

– Есть маленько, – поморщился Пряхин, готовый и дальше терпеть, лишь бы она касалась его рукой.

– Я сейчас, – сказала она и ушла в темноту.

Он не знал, сколько прошло времени, она вернулась, в руках у нее белело полотенце, край был мокрым, и она осторожно отерла ему лицо.

– Ну как, жить буду? – спросил Пряхин.

Она усмехнулась, покачала головой:

– Шутник… Легко еще отделался.

– Ничего себе – легко! Скособочился весь, морда на сторону…

– Заживет. Могло быть хуже.

– Я им тоже насовал будь здоров! – не удержался Пряхин.

– Да ладно тебе – насовал… Спасибо, что ноги унес.

– Они свое получили, – настаивал Пряхин. – Меня на кривой козе не объедешь.

– Вот порода… – покачала головой Рая. – Сам еле жив, а туда же… Ну, мужики!..

– Больно много ты знаешь о мужиках!

– Знаю, – спокойно подтвердила Рая. – Я, Миша, опытная. Три раза замужем была.

– Ничо себе! Чо так много?

– Искала…

– Нашла?

– Перевелись настоящие мужики.

– Так уж перевелись?

– Перевелись. Три раза ошиблась, – призналась Рая и усмехнулась. – А ты, видно, подруг и не считал, а, Миша?

– Считал. Со счета сбился, – засмеялся Пряхин.

Была поздняя ночь, но городок не спал, доносились голоса, крики, пение, звенела гитара. Вдали за дворами катился по селу лай, лежащие у ног собаки то и дело поднимали головы и сторожко прядали ушами.

– Зря я ушла, – посетовала Рая. – При мне обошлось бы.

– Навряд ли… У нас спор вышел.

– О чем?

– О международном положении.

Она даже отодвинулась от неожиданности, глянула на него оторопело: горящие окна светлыми точками отразились в ее глазах.

– Что ты плетешь?! – не поверила она.

– Почему плету? О политике спорили.

Некоторое время держалась тишина, Рая как бы приходила в себя.

– Я ведь все знаю, Миша, – сообщила она тихо.

Руль нахмурился и ответил с досадой:

– Знаешь – нечего спрашивать.

– Что ты за человек, Миша? – так же тихо спросила Рая. – Ты же знал, что они тебя изобьют.

Он молчал, словно его приперли к стене, гадал, что ответить, и наконец признался с досадой:

– Ну, знал…

– Так какого же черта?! – возмутилась Рая. – Говори прямо: так и так!

– А кому это интересно? – вяло возразил он.

– Дурень ты, дурень… – скорбно покивала она и глянула на него с сожалением. – Дурень!

– Это еще почему? – капризно, как избалованный ребенок, поинтересовался Пряхин.

– Ломаешься много.

– Ну ты уж скажешь! – игриво хохотнул Пряхин. – И откуда ты такая умная?

– Из Смоленска, – ответила она.

– Не бывал, – покачал головой Пряхин. – А я из Кинешмы.

И неожиданно для себя сказал:

– Я там директором был.

– Директором? – удивилась Рая.

– Ага, – кивнул Руль. – На заводе. Меня там каждая собака знает.

– Трепач, – сказала Рая насмешливо, но без зла. – Какой из тебя директор, ты сам подумай? Директор!..

– Бывший… – неуверенно заметил Руль.

Рая засмеялась:

– А сюда тебя каким ветром занесло? Выгнали?

– Сам бросил. Надоело.

– Надоело? В сезонники подался? – смеялась она. – Очень ты врать горазд, Миша. Хоть бы меру знал. Кто ж тебе поверит, что ты директор?

– Пущай не верят. Я-то знаю.

– Ты на руки свои посмотри…

– Ну что – руки? Днем я директор, а в свободное время кем хошь могу быть.

– И кем же ты был?

– Плотничал. Кому штакетник поставлю, кому замок врежу, кому полы настелю… А что – имею право!

– Подрабатывал?

– Ну да, где какая халтура подвернется.

– Молодец! Трудолюбивый… У вас там каждый директор так?

– Многие. А в Смоленске как?

– У нас если директор, только этим и занимается. Совсем обленились.

– Смотри ты! У меня один кореш, тоже директор, по выходным сантехником дежурит. Не веришь?

– Верю.

– Ну то-то. Многие не верят.

Они помолчали. Свежий ветер со стороны Находки гонял по двору клочья газет.

– Миша, а ты часто врешь? – поинтересовалась Рая.

– Часто, – беспечно признал Пряхин.

– Зачем?

– А интересно. Живешь, хлеб жуешь – скука. А так… вроде веселее.

Ветер загнал газету под ящик и устроил ей трепку, бумага билась на ветру, как живая.

– А ты как жила? – спросил Пряхин.

– Я? – Рая задумалась, наклонив голову и опустив лицо. – По-разному, Миша. Всяко бывало.

– А сюда зачем?

– Нужда заставила.

Она рассказала, как работала в магазине и в ревизию обнаружилась недостача; пришлось влезть в долги, а потом вербоваться, чтобы отдать.