Шагги Бейн

Как только обмен был согласован, Агнес быстро подготовила вещи для переезда. Она смотрела на большинство своих оставшихся вещей так, словно они причинили ей какую-то боль в прошлом. Подготовка к переезду по существу закончилась за один день, оба они горели желанием уехать и предпочитали прожить последние недели в доме с упакованными вещами, в доме, наполненном незамутненными надеждами и ожиданиями. Шагги помог ей упаковать драгоценные фигурки: заворачивал их в газету, а потом засовывал в коробку с ее нижним бельем. Когда она не видела, он брал какие-нибудь вещи Лика, которые тот сложил в кучу на выброс – старые пластинки, полупустые альбомы для рисования, старого набивного лепрекона[148] – игрушку Кэтрин, – и прятал их в подготовленных к переезду коробках. Остатки вещей, принадлежавших ее детям, она отдала Дейви Парландо за пачку грязных купюр.

Вечером перед отъездом она в последний раз взломала монетоприемник газового счетчика и купила у мороженщика кучу шоколадок. Она выложила перед Шагги всю свою старую одежду, и они встали на колени чуть не вплотную друг к другу и решали, какие ее прежние версии забрать с собой, а какие – оставить позади.

– Такие вещи уже не носят, – сказал Шагги, глядя на нее в черном пушистом джемпере из пряжи, ощетинившейся триллионом длинных ресничек.

Она откусила кусочек от мятной шоколадки.

– А если с пояском? – Она прижала руки к своей затянутой талии.

Шагги залез к ней под джемпер, отстегнул два плечика, вытащил их. Она вдруг перестала быть суровой, стала мягче, моложе на вид. Он прищурился.

– Если бы ты носила джинсы, тогда, может, это смотрелось бы лучше.

Он подложил плечики в свой собственный школьный джемпер, и его плечи поднялись к самой челюсти.

Ее лицо сморщилось.

– Хер там. Я слишком стара для джинсов. В них теперь все, что ни надень, выглядит вульгарно.

Шагги наклонился, взял шерстяную юбку-трапецию цвета пожухлого вереска. Она сидела на ней в обтяжку, но не слишком. Он никогда не видел мать в этой юбке.

– Мне нравится, – сказал Шагги.

Агнес задумалась. Она подергала туда-сюда застежку, словно проверяя, работает ли молния, потом отложила юбку в сторону.

– Нет, не хочу быть ею. Она носит мужские домашние шлепанцы и весь день не снимает передника.

– Тебе было бы удобно.

Его мать легла на ковер, тяжело вздохнув. Потом повернулась и смерила его взглядом.

– Так кем ты хочешь быть, когда мы переедем?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Был все время слишком занят – волновался за тебя.

– Бог ты мой, да ты сама мать Тереза. – У Агнес на лице появилось раздраженное выражение. Она приподнялась на локте и отхлебнула лагера. Нахмурилась, глядя на облачный рисунок в кружке, образующийся на поверхности ее пива. – Слушай, когда мы переедем в квартиру, я брошу пить, обещаю.

– Я знаю. – Он попытался улыбнуться.

– Устроюсь на какую-нибудь работу, как другие мамашки.

– Это было бы здорово.

Агнес принялась отдирать заусенец.

– Твой ублюдок-папаша ужас как не хотел, чтобы я работала. Про место женщины говорил, нес весь этот бред. – Так оно и было. Шаг ни за что не пустил бы ее работать. И Брендан Макгоуэн тоже. Для католика это было вопросом чести; он работал, не щадя себя, чтобы соседи знали: он свою семью может обеспечить. С Шагом дела обстояли иначе: если не доверяли ему, то и он никому не мог доверять, а тем более своей жене. Он предпочитал держать ее дома, чтобы знать, где она находится весь день. Ее мужчины никогда не хотели, чтобы она работала, а потому у нее и вкуса к работе не появилось.

– Ты слишком хороша для работы. Слишком красива. – Он знал, что ей хочется услышать: они сто раз вели подобные разговоры. Получилось слишком невыразительно, но Агнес вроде бы понравилось. Но потом он сказал кое-что неожиданное, отчего улыбка замерла на ее лице. – Но если бы ты пошла на работу, это тоже было бы неплохо. Типа если бы ты уходила на ночную смену – ведь тебе больше не нужно быть при мне по ночам. Я за себя и сам могу постоять.

Агнес села, допила остатки лагера. Ей, судя по ее виду, хотелось сменить тему. Шагги смотрел, как она соорудила два чучела из их старой и ненужной теперь одежды. Свой розовый джемпер из ангорской шерсти и его гангстерское одеяние, из которого он вырос, она превратила в две выпотрошенные куклы Гая Фокса[149]. Шагги последовал за ней на кухню, где она повесила их на сушилку для белья, а потом веревкой подтянула ее повыше к потолку. Фигурки запрыгали там, полные жизни: две версии прежних «я», висящие в ожидании нового хозяина.

– Эту женщину зовут Сьюзан, – сказала Агнес. – Она милая. У нее четверо детей. Муж – укладчик напольного покрытия. В жизни никогда не обращался за пособиями. Вот подожди, сам увидишь, когда его сюда привезут.

– Мы ее обманываем? – спросил Шагги, исполнившись заботой о будущих обитателях этого дома.

Агнес потерла щеку, словно пытаясь успокоиться, словно ее зубные протезы впились в десны. Она налила себе новую кружку лагера.

– Нет, у нее есть машина и муж. Их, кажется, не волнует отдаленность Питхеда.