Шаги во тьме

Константин Павлович отпихнул придавившее его тело, стянул шарф, сел и зашелся кашлем. Сверху голосила во весь голос Альбина, призывая на помощь соседей, но в этот раз никто не откликнулся. Наконец, восстановив дыхание, Маршал вытащил зажигалку, чиркнул колесиком и подполз к лежавшему на спине человеку, осветил бледное лицо. Прямо из-под тонких черных усиков, булькая, вырывалась и пенилась кровь, губы дрожали, бессмысленный взгляд шарил по теряющемуся в темноте потолку. Мужчина дернулся, прошипел дважды «сука», отчего кровь буквально хлынула из горла, забрызгав Маршала, и затих.

* * *

27 декабря 1912 года. Четверг

Паровоз свистнул, фыркнул и накрыл перрон густым пахучим облаком. Снег еле-еле, лениво, будто и не снег вовсе, а летний тополиный пух, кружил между желтых фонарей, нехотя оседая на воротниках пальто, шляпах, пуховых шалях и форменных фуражках.

Константин Павлович Маршал остановился у первого зеленого вагона, поставил на землю перевязанный бечевкой фанерный чемодан, спустил с руки укутанную в платок по самые глаза девочку лет трех, обернулся к только что догнавшей его с остальными детьми Альбине.

– Вот ваш вагон. – Он указал кивком на стоящего у лесенки усатого кондуктора.

– Спасибо вам, господин Маршал.

– Не за что. Я рад, что вы все-таки решили вернуться домой. С родными людьми все равно легче. Подождите, я сейчас.

Он подошел к кондуктору, что-то ему сказал, указав на стоящее вокруг чемодана и узлов семейство, и в довесок что-то вложил в ладонь, после чего вернулся.

– Вас посадят всех вместе и до Москвы будут за вами приглядывать. Там сядете на извозчика и доедете до Брестского вокзала. И дальше без пересадок до Варшавы. Ну а там уже до Кракова доберетесь. Вот. – Он вытащил заранее приготовленную стопку рублевых бумажек. – Я разменял вам. Должно хватить до самого дома.

Альбина взяла деньги, сунула за пазуху и повисла на шее у Маршала.

– Храни вас бог.

– Ну хватит, хватит, – пролепетал Константин Павлович. – Вы уж не поленитесь, напишите, как приедете. Адрес же у вас сохранился?

Альбина кивнула, утирая слезы. Паровоз еще раз свистнул, и кондуктор шагнул к Маршалу.

– Пора уже, ваше благородие.

Подождав, пока пассажиры поднимутся, усач тоже вскочил в вагон и махнул кому-то невидимому флажком. Состав вздрогнул, качнулся, снова замер – и тут же поплыл вдоль толпы провожающих, сперва медленно, но все чаще и чаще стуча колесами. Замелькали платочки и перчатки, шляпы и фуражки. Маршал тоже махнул рукой с папиросой, не до конца уверенный, что в окне мелькнуло именно знакомое лицо. Хотя какая разница – кто бы там ни прижимался к стеклу носом, пусть путь его будет спокойным и счастливым. Или хотя бы спокойным.

Константин Павлович последний раз поднял руку вслед убегающему последнему вагону, выбросил докуренную папиросу и медленно побрел к вокзалу, время от времени кивая на «пардоны» задевающих его локтями встречных людей или более торопящихся попутчиков. Впереди, разбавляя монотонность вокзального шума, что-то грохотнуло, вызвав врыв хохота, который перекрыл тягучий шаляпинский бас:

– Куда прешь-то, паря? Разуй глаза. Уехал паровоз уже, следующего жди.

Из образовавшейся толпы вырвался мужик в распахнутом пальто с барашковым воротником, на бегу отряхнул и нахлобучил картуз и рванул прямо к Маршалу.

– Коваль? Мирон Силыч? Вы здесь какими судьбами? – удивился Маршал.

Но трактирщик вместо ответа принялся причитать:

– Опоздал! Опоздал, мать твою! Ушла, гнида! Обвела всех, падлюка ляхова! А вы ей, небось, еще деньжат сунули из благородства да сочувствия?

– Успокойтесь! – Константин Павлович взял Коваля за плечи и сильно встряхнул. – Кто кого обвел?

– Альбина, сучка! Это она муженька ухайдокала и Ваську под каторгу хотела подвести. А подвела под пулю, вражина польская.

* * *

16 декабря 1912 года. Вечер воскресенья

– Альбина?

Лебедь осторожно, стараясь производить поменьше шума, притворил дверь, прислушался. Тихо. Он пошарил в темноте, нащупал вешалку, меховой воротник. Значит, дома. Он облегченно выдохнул, аккуратно стянул сапоги и на цыпочках прокрался к чулану, где должны были спать дочери, заглянул внутрь. Ничего не увидел в темноте. По стенке добрался до большой комнаты, выставив перед собой руки, сделал шаг, другой, снова шепотом позвал:

– Альбинка? Дрыхнешь, что ли?

Сзади скрипнула половица. Лебедь обернулся на звук, и мир в голове вдруг взорвался желтыми искрами.