Шалопаи

На другое утро, едва Граневич открыл кабинет, следом зашла группа сотрудников ОБХСС с понятыми, вскрыла ящик стола, в котором обнаружилось две тысячи рублей. Приглашённый тут же Филёный, отводя глаза, показал, что именно эту сумму главный инженер затребовал с него за «отмазку». Деньги передал накануне из рук в руки.

Прямо из служебного кабинета Граневич был доставлен в прокуратуру, где и арестован.

– Почему именно две тысячи? – уточнил Клыш. – Откуда цифрища такая взялась? С потолка?

– Я на маму собирал, – Оська замялся. – В завкоме, у друзей. Коля Моргачёв через однокурсников договорился в Москве в Институте кардиологии, чтоб ей вживили клапан, – они начали такие операции делать. Но только за большие деньги. Очень дорогой материал. У кого мог спрашивал. Так что все на комбинате знали.

– У кого мог! А мы с Алькой не в счет? – упрекнул Данька.

– Алька где-то в Москве тусуется. А ты… У тебя-то откуда?

– У Филёного тоже?..

Оська вспыхнул от обиды.

– Извини, неудачно пошутил. Кто подложил деньги? – поторопил Клыш. – Не сам же Филёный… Башлыков?!

О конфликте Оськи с начальником ОКСа он, конечно, знал.

Оська поморщился:

– Вряд ли. Он – видный. Кто-нибудь да заметил бы. Да и откуда бы ключ от кабинета? Я на работе был, как обычно, – до десяти вечера. Значит, кто-то, у кого есть круглосуточный допуск в заводоуправление. Кто туда-сюда с бумагами шуршит.

– На кого хотя бы думаешь? – настаивал Данька.

– Как стану утверждать, если наверняка не знаю. Обижу невиновного, – Оська сокрушенно вздохнул.

Из коридора донеслись голоса. Времени на препирательства не было.

Клыш ухватил товарища за плечи.

– Только ни под каким предлогом не признавай вины, – как можно внушительней произнёс он. – Никому и ни под каким предлогом.

– Плохо мне, Данька! – выдохнул Оська.

– Вытащу, – пообещал Клыш. – Сутки потерпи.

Данька рванул к двери. Выскочил и неспешно пошёл навстречу запыхавшемуся следователю прокуратуры Завидонову. Сорокалетнему Завидонову Данька симпатизировал. Рослый, костистый, с вытянутым, будто обуженным лицом. Неспешно-вдумчивый. Уставший от профессии, но всё ещё добротный следователь.

Клыш протянул руку. Будто ненароком, перегородил путь.

– Куда с утра пораньше торопишься, Завидоныч? Какое-нибудь новое фуфло слепили? – лениво подковырнул он.

Обидчивый Завидонов запыхтел.

– У тебя всё, что не твоё, – фуфло! Главного инженера «Химволокна» по взятке сажаю. Взял за то, чтоб покрыть аварию. Неслабое фуфло? Сейчас предъявлю обвинение, через полчаса очную ставочку с взяткодателем замастырю. Это тебе покруче пожаров вспыхнет. На всю область! А то и на Москву!..

– Может, подложили? Сейчас это модно.

– Ты меня за простачка не держи. Как же, подложили, – Завидонов хмыкнул. – Я уж косвенными подпёр. Как он матери на операцию где можно и нельзя занимал… То-то что. А то разговариваю на комбинате. Все вокруг – честный, честный! Вот и цена нашей честности. Пока всё своим чередом – честный. А как аж под горло прижало, – тут тебе и выбор. Либо честность холить, либо мать спасать. Даже не осуждаю. Неизвестно, как каждый из нас себя б повёл. Но раз попался, так уж попался.

– А может, и впрямь просто пожалел? – попробовал зайти с другого боку Клыш. – Если авария без серьёзных последствий…

– Ага, как же! Попробуй, найди такого дурака. Кому другому пусть на уши льёт.

Завидонов перехватил портфель и устремился к кабинету, где его поджидал несчастный Осип Граневич.

«Невероятный дурак», – согласился с ним Клыш. Впрочем, таков Оська был и в школе. Запросто мог из жалости взвалить на себя чужую вину. И, что бы потом ни делали учителя, стоял на своём.

Клыш, холодно яростный, поспешил к выходу из СИЗО. Он уж знал, что станет делать. Главный Оськин обличитель Филёный был тем самым кладовщиком ОКСа, что якобы сгрузил товары на территории терема – перед самым пожаром.

Прямо из оперчасти Клыш затребовал в райотделе машину – для транспортировки преступника. Когда УАЗик подъехал, забрался внутрь – в ожидании кладовщика. Тот появился со стороны площади Гагарина, от жилых домов. Клыш с ненавистью следил, как неспешно, брезгливо огибая баки с мусором, идёт через двор сорокапятилетний бодрячок. Гладкий, холёный. Идёт нехотя, будто через силу. Но ведь идёт. Идёт, мурло, гнобить невинного!

Когда Филёному остался десяток шагов до проходной, Клыш выбрался из машины, перегородил дорогу. При виде следователя райотдела тот посерел.

– Карета подана, – Клыш кивнул на милицейский УАЗ. – Поехали, поджигатель!

Он подтолкнул Филёного к УАЗу.

Тот беспомощно заозирался:

– Так я уж пришёл. Меня Завидонов… На очную ставку. Даже повестка. И почему какой-то поджигатель?..

Он выудил из кармана паспорт с вложенной повесткой.

Паспорт Клыш тут же отобрал.

– Будет тебе очная ставка, – пообещал он. – Здесь же, в СИЗО, будет. Прямо из камеры доставят.

– Из какой ещё камеры? – выговорил Филёный, безуспешно пытаясь протиснуться к проходной.

– В которую я тебя сегодня же упакую, – сладко, холодея от ненависти, пояснил Клыш.

Из-за руля выбрался Кузьмич, принялся открывать пассажирскую дверцу.