Шарманщик (СИ)

- Наша антикварная лавка тоже дело семейное, основанное ещё моим прадедушкой в 1884 году. Тогда, смею вас уверить, она знавала куда лучшие времена. Дом, в котором она находится, - а ему лет 250, не менее, - как и несколько соседних, принадлежал нашему семейству, и лавка была для меня любимым местообитанием с раннего детства. Кого я только в ней не озображал в своих детских играх и воображаемых баталиях, разыгрывавшихся моим пытливым сознаньем, благо реквизита для представлений было предостаточно и, смею вас заверить, реквизита наилучшего качества, какого ни в одном театре не сыщешь! В ней я, можно сказать, и вырос. Мой отец обладал обширнейшими познаниями в истории, археологии, культурологии, нумизматике и в ещё дюжине дисциплин, но в ещё большей степени - даром передавать эти знания нам, рассказывать о судьбе вещей так, что они полностью оживали пред нашим пылким воображеньем, они, и стоявшие за ними люди. Я говорю "нам" потому, что нас было двое: я и мой младший брат, Антонио. Для отца было верхом мечтаний, чтобы мы оба продолжили его дело, и мечты его сбылись. Когда настало время, я вступил во владение лавкой с неописуемой радостью в сердце, а вовсе не в силу сыновьего долга. Формального образования у меня нет и по сей день, хотя кое в чём, думаю, я мог бы дать фору именитым магистрам изящных искусств. А вот Антоние его получил, и образование блестящее - Флоренция, Падуа, Рим, даже Сорбонн. Официально он считался искусствоведом со специализацией на прикладном искусстве от Ренессанса и далее, на деле же его познания были куда обширнее. В отличие от меня, дневавшего и ночевавшего в нашей лавке и, за редкими исключениями и вовсе не покидавшего Флоренцию, - Антонио пребывал в постоянных разъездах. Большинство предметов старины, включая редчайший антиквариат, обязаны именно таким его открытиям по всей Италии. Думаю, в этом непрестанном поиске и отыскивании позабытых чудес он видел своё призвание, как я видел своё в пребывании меж ними, в наслаждении от самого сознания причастности к ни с чем не сравнимому очарованию минувших эпох. Однако, поездки для Антонио были много больше, чем просто розыском редкостей и диковин - в нём жила необоримая тяга к странствиям, познанию нового, открытию для себя стран, людей, культур. Живи он и вправду, лет пятьсот ранее - несомненно взошёл бы борт некоей бригантины навстречу новым приключениям и... судьбе. Следует сказать, нашей матушке, - да, тогда ещё была жива наша матушка! как же, однако, давно это было! - очень всё это было не по нраву, ведь у неё на Антонио были совсем иные планы. Полагаю, уже с ранней юности, его, Антонио, юности, она только тем и занималась, что подыскивала ему подобающую пару: знала матушка, что на меня в этом плане рассчитывать особо не стоит: я шарахался от женщин, как от чумных - как в силу природной своей застенчивости, так и по причине интуитивного осознания их несочетаемости со всем, что было так дорого и свято мне самому. Женщина в моём сознании - женщина, как таковая, все как одна, - стремится сделать из своего мужчины этакую комнатную собачонку, выдрессированную или, как сегодня сказали бы, запрограммированную на классический, побитый молью, но освященный веками букет "благопорядочных ценностей" - привязанность к семье, жене и детям, дивану, супу и послеполуденной дрёме. С теми или иными вариациями эта картинка преследовала меня неотступно, вступая в полное противоречие со всем, во что верил и к чему стремился я сам, так что в конечном счёте я обрёл ту же самую персональную нору - с супом, диваном и дрёмой, но - без жены, детей и прочего...

- А вот Антонио! Антонио был иной. Женщины так и вились вкруг него, слетались, как мотыльки на пламя, и многие, не остановясь вовремя, обжигались. Вот от всего этого матушка и пыталась его уберечь, и чем дальше, тем настырнее. Кто знает, быть может, именно это и послужило причиной всего последующего.