Шатер отверженных

Она чувствовала, как в душе поднимается самая настоящая паника. И на этот раз не за себя, не за свою судьбу, а за жизни всех циркачей. Им ни за что не пробить такое сопротивление! Вернуть обратно в жизнь людей, которые так много потеряли, будет невероятно трудно! А уж делать это с помощью цирковых развлечений, когда еще так свежа память страшной трагедии, – и вовсе кощунство!

– Мы не должны давать представление! – воскликнула она. – Не здесь! Не сейчас! Не для этих людей! Это неправильно!

Кристина не осознавала, что последние слова почти прокричала. Не увидела, как к ней обернулись все головы. Не услышала, как Мануэль успокаивающе забормотал: «Ну-ну…» – и не ощутила, как он сильнее сжал руку на ее плече. Ее уже захватило ощущение надвигающейся катастрофы, к которой они сами, добровольно идут навстречу.

– Нам надо уезжать, – лихорадочно выпалила она. – Серьезно! Это неправильно – давать здесь цирковое представление! Мы должны уехать!

Даже в ее состоянии Кристина услышала мертвенную тишину, которая вдруг наступила. Почувствовала, как Мануэль отпустил ее плечи и сделал пару шагов назад. А потом увидела десятки разноцветных отражений самой себя: перед ней стоял Джордан, и даже сквозь непроницаемые витражные очки она ощущала на себе его взгляд, хотя… разве у слепого есть взгляд?

– Не смей закатывать истерику, – тихим, но пробирающим до костей голосом отчеканил он.

Несмотря на то что каждое слово чуть ли не вибрацией отдалось в позвоночнике, Кристина не успокоилась.

– Мы не можем давать здесь представление. Не сейчас, когда тут еще столько горя! – повторила она.

– Ты и так не будешь давать представление, – ответил Джордан, сделав сильный упор на «ты». – Ты ведь все еще не нашла в себе дар цирка, не так ли? – И, поскольку Кристина молчала, он продолжил нарочито сочувственным тоном: – Я понимаю, тебе страшно, ведь это может быть твой последний день. Возможно, именно сегодня вечером тебя ждет удаление. Любой на твоем месте был бы на грани нервного срыва, любой впал бы в истерику…

– У меня не истерика, – отрезала Кристина.

– Так что твое состояние вполне естественное и объяснимое, – словно не услышав ее слов, продолжил Джордан, намеренно говоря громко, чтобы его услышали другие. – Тебе нужно просто успокоиться. Ты ведь не хочешь заразить своим настроением остальных, не так ли? – с нажимом спросил он.

«Он предлагает мне убраться», – поняла Кристина и возмутилась. Он не ее директор – какого черта он ею распоряжается? Не будет она его слушать! И не потому, что ей так уж хочется оставаться тут, а просто из принципа!

Кристина повернулась к Мануэлю, ожидая его поддержки, но тот избегал ее взгляда. И Кристине вдруг ярко, до болезненно четких деталей, вспомнилась сцена ухода Графини. Лас тогда стоял точно в такой же позе, как Мануэль сейчас. И точно так же смотрел в сторону… Где он, кстати, Лас? Кажется, она его с тех пор вообще не видела! То ли так старается не показываться никому на глаза, то ли сам тайком ушел из цирка… то ли тот его удалил, а никто и не заметил.

Кипя от бессилия и злости, Кристина круто развернулась и зашагала прочь. Она все равно не может ничего изменить: ни переубедить Джордана, ни тем более уговорить Кабара уехать.

– Крис! Крис, погоди, – раздался позади голос Фьора.

Кристина не замедлила шага. Хотела было даже, наоборот, ускорить, но сразу поняла, что это бесполезно, фаерщик все равно ее нагонит.

– Ну? Что тебе? – буркнула она, когда Фьор пошел рядом, подстраиваясь под ее шаг.

– Ты права, выступать здесь сейчас будет неправильно, – сказал он.

– А толку? – расстроенно вздохнула Кристина. – Правильно или неправильно – выступление все равно состоится. Клоуны и акробаты будут весь вечер паясничать и развлекать людей, который потеряли свои семьи… Потому что Джордан так решил, а у нас нет директора, чтобы послать его куда подальше…

Голос Кристины затих на последней фразе, задавленный чувством вины. У них мог бы быть директор, если бы он, точнее, она не сбежала от ответственности. Будь она сейчас директором, то могла бы на что-то повлиять!

– Да Джордан тут особо и ни при чем, – сказал Фьор. – Это же принтер. Афиша пришла через него. А значит, выбора у нас нет.

– Хуже представления здесь сегодня может быть только выступление на похоронах! – пылко воскликнула Кристина, чувствуя, как в груди накапливаются слезы и уже поднимаются к глазам, разозлилась из-за очередного проявления слабости и вызывающе уставилась на Фьора: ну-ка, давай, возрази на это!

Несколько мгновений фаерщик внимательно смотрел на Кристину, а затем, вместо того чтобы отвечать, успокаивать, уговаривать или в чем-то убеждать, просто крепко ее обнял и прижал к себе. Чуть стиснул объятия, когда Кристина рванулась было вырваться, и ослабил, когда она обмякла и ткнулась лбом в его плечо.

Кажется, именно это сейчас Кристине и было нужно больше всего – поддержка и крепкое объятие. Да, это все равно ничего не меняло; шатер поднят, и представление состоится. Но буря в душе немного поутихла.

– Выходи со мной на выступление, а? – вдруг предложил Фьор.