Рассуждая подобным образом, заключённые приходили к мысли, что они искупили не только ошибки прошлого, но и прегрешения будущего. Часто они отрицали свою ответственность и вину, чувствуя себя вправе ненавидеть кого-то, даже если трудности возникали по их вине. «Такой способ сохранить самоуважение в действительности ослаблял заключённого. Обвиняя внешние силы, он отрицал персональную ответственность не только за свою жизнь, но и за последствия своих действий. Обвинять других людей или обстоятельства за собственное неправильное поведение свойственно детям. Отказ взрослого человека от ответственности за собственные поступки — шаг к разложению личности».
То есть получалось, что внутри себя человек создавал ту модель, которую в него пыталась внедрить СС, чтобы подавить его. Группам заключённых, которых СС хотело уничтожить, давали ясно понять, «что не имеет ни малейшего значения, насколько добросовестно они работают или стараются угодить начальству». Разрушалась вера и надежда на то, что они могут повлиять на свою судьбу. И тот, кто начинал верить, что в своём поведении управляется некими силами, становился неспособным повлиять на своё положение.
По мнению Бруно, человек мог иметь возможность выжить в лагере, если мог действовать в соответствии со своими убеждениями. Если узник осознавал свои поступки, то это осознание давало ему некоторую свободу и помогало ему «оставаться человеком». Если же заключённый отбрасывал все чувства, все оговорки (оговорки, а не отговорки!) по отношению к собственным поступкам, то он приходил в состояние, «когда он мог принять всё, что угодно». В этом состоянии он полностью подчинялся обстановке и прекращал «любые попытки изменить свою жизнь и своё окружение». Он прекращал что-либо делать исходя из собственных побуждений, и начинал слепо и автоматически подчиняться приказам. Заключённый переставал поднимать ноги при ходьбе и смотреть вокруг, «и вскоре наступала смерть». Тот, кто выжил, понял, что обладает свободой «в любых обстоятельствах выбирать своё собственное отношение к происходящему».
Как раз все оговорки и чувства и пытается отбросить Срубов вместе со своим христианским именем. Как сказано во вступительном слове к «Щепке», «настоящему революционеру повесть Зазубрина поможет выжечь окончательно из своего существа оставшиеся „занозы“ исторического прошлого, чтобы стать смелым инженером неизбежного и радостного переустройства его». Ведь Зазубрин выжигает «из нас оставшийся хлам мистических и идеалистических понятий в наших душах». Проблема Срубова в том, что он всё ещё носит в себе «атавистические понятия» и «таит эту историческую занозу: „Есть душа или нет?“». То есть Срубов ещё не до конца, что называется, «преодолел мир», раскладывая его аналитически. Аналитическое разложение мира — приём, который используется в буддизме и некоторых подходах, называемых научными. Суть метода: живой человек вначале переводится в плоскость обсуждаемого образа, потом этот образ подвергается критике, сомнению, осмеянию. И получается, что живой человек с его болью распыляется, его как бы нет.
Поясним на примере. Трендом философии эпохи постмодерна было воспевание восторженных од языку. Валом литературы доказывалось, что человек формируется языковой средой, а вне таковой особо как-то и не существует. Когда к такому положению дел вроде как все привыкли, процесс вступил в следующую фазу — началась деконструкция языка. И получается, что человек вроде бы как и «нигде», и «никак». То есть вначале человека объявляют продуктом языка, потом язык подвергают критике[95]
.Приведём ещё пример. Человек изменил супруге. При поставленной задаче распыления понятия греха факт измены супруге отрывается от нравственной плоскости. Если ситуацию рассмотреть в нравственной плоскости, то можно сказать, что избирающий хаотизированную интимную жизнь за норму поведения искажает свою личность и с этим искажением вступает в жизнь вечную. Когда такой человек приносит покаяние, он по благословению духовника может выполнить епитимью (скажем, сорок дней читать покаянный канон и делать по сорок земных поклонов). Трудом, реализуемым во время исполнения епитимьи, он исправляет ту «вмятину», которая на его личности появилась вследствие греха. В некоторых странах грех был оторван от контекста нравственности и включён в контекст юридический вроде бы с целью «очистить нравы». Включение вопроса в контекст юридический сопровождалось уголовным наказанием за измену. Но потом такая строгость стала подвергаться юридической критике, мера наказания стала облегчаться и в итоге сошла на нет. А понятие греха при этом распылилось. То есть нравственную категорию включили в юридический контекст и затем подвергли юридической критике.