Шел третий день...

— Кем работаешь? — перебил его Куликов.

— На «скорой», — ответил он машинально и продолжал разговор.

К врачам корреспондент всегда относился с некоторым недоумением: сообщат вот так между прочим: «отоларинголог», «рентгенолог», «акушер», а сами того не ведают, что они — действительные вершители судеб, что от них куда в большей степени, нежели от взаимоотношения разума и эмоций, зависят шаги нашей жизни. «Сидит передо мной врач «Скорой помощи». Скажем, грохнулся я сейчас со скамьи — он знает, что надо делать, а грохнись он — что я буду делать? Подергаюсь, потыркаюсь и за врачом побегу — вот так. И ведь сколько он успел увидеть трагедий и, наверное, сколько жизней спасти! Рассказал бы мне что-нибудь, глядишь, я через улицу только по переходу стану ходить и лишь на зеленый свет. Так нет же, на́ тебе — про эмоциональные начала…»

Корреспонденту лень было перечить. Он понимал, что молодой человек в том возрасте, когда на веру берется лишь свой жизненный опыт, а из чужого — выборочно то, что со своим согласно. Похоже, обсуждаемый предмет сильно занимал молодого человека в настоящее время, а возможно, и требовал какого-то решения, и здесь пример отца был поводом для общих рассуждений, в которых сын все пытался отыскать себе поддержку. Куликов видел это, видел, что Алешка поглощен своим чувством настолько, что перед жизнью в растерянности и, вероятно, делает ошибки. Но корреспондент молчал. Давно зарекся он давать советы, зарекся, выводить законы жизни. Разговор был ему в тягость, но приближалась Москва, и вскоре рыболовы расстались.

История Андрея Вадимовича, между тем, произвела на Куликова впечатление столь неожиданного характера!.. Впрочем, корреспондент об этом пока не догадывался. Пока он устало брел к своему трамваю. Но возле телефонной будки остановился, посмеялся над собой, приотворил дверь и вдруг задумался: раздрызганный вокзальный автомат был ненадежен. С вокзала можно позвонить, чтобы сказать «прощай» и больше ничего, так как вся прочая информация будет понята на другом конце провода самым невероятным образом. Куликов осмотрелся и нерешительно пошел по проспекту. У телефонов он не задерживался: на проспекте много народу, всегда найдется человек, который постучит в дверь монеткой «сколько можно?». Самые лучшие автоматы в тихих переулках. Во-первых, здесь мало народу, во-вторых, во всех домах телефоны, так что автоматы здесь для случайных прохожих, то есть для Куликова как раз. И он набрал номер, памятный с юности, назвал имя, сказали, что она давно уже здесь не живет. «И слава богу», — сделал вывод Куликов, покончив со своей нечаянной сентиментальностью.

Но месяца три спустя — надо же такому случиться! — обнаружились вдруг общие знакомые. «Москва большая, она же и маленькая», — удивленно объяснял себе Куликов, хотя, вероятно, дело было не в этом, а в том, что корреспондент, сам того не ведая, искал встречи. Куликов узнал новый адрес, телефон, позвонил, и голос его дрожал, и оказалось, что она давно развелась с мужем, живет одна, то есть не совсем одна, а с дочкой, ну да не важно.

Ах, что тут началось, что сталось! Ну, голову-то он само собой потерял, и «эмоциональные начала» поволокли его невесть куда. И все никак не удавалось встретиться: то Куликов в отъезде, то вдруг грипп: она с дочкой болеет, а у Куликова вся семья здорова — в конце концов, не через марлевые маски объясняться? Потом они выздоравливают, и в сей же момент заболевает Куликов — тот самый случай, когда судьба находится в руках врачей.

Как всякий или почти всякий человек, проживший полтора десятка лет с женой, Куликов в тайной даже от себя самого глубине души полагал, что выпади ему фарт, и он готов к серьезной перемене жизни. «Гулять» просто так Куликов не хотел — то ли хватало порядочности, то ли не верил в возможность этого предприятия и вот по какой причине: жена корреспондента в высшей степени обладала тем потрясающим бабьим свойством, которое зовется интуицией. Бывало, подумает Куликов, что назавтра предстоит зайти к такому-то, а у того симпатичная секретарша — в ту же ночь жене снится сон, настолько дурной, что ей все понятно. Тут уж всякий интерес пропадет…

Так что готовился Куликов к шагу решительному и бесповоротному. То вдруг наступит просветление: «Боже мой, с ума я, что ли, сошел?! Такое придумать?!» — И за голову схватится. А то вдруг все к черту летит: «Сын уже взрослый, он меня поймет, а на остальное — плевать».

И было это так тяжело, что в конце зимы Куликов сильно захворал и месяц провалялся в больнице с «осложнением после гриппа».

Выйдя из больницы, корреспондент первым делом отправился отдохнуть в Белорецкий залив. Ему так хотелось встретиться с Андреем Вадимовичем и в беседе на какие-нибудь отвлеченные темы найти себе успокоение. Хотелось еще узнать, чем кончилась история с донками, да и на рыбалке Куликов давно уже не был. Зима кончалась, лед становился рыхлым, тонким — для клева самое подходящее время.