Шелковый путь

И опять потрусила лошадка. Жалобно ревел верблюд на поводу. Ему лишь недавно пробили ноздри и вдели палочку — мурындык, и он к ней еще не привык, палочка причиняла боль. Вскоре верблюд перешел на неуклюжую, валкую рысцу, все чаще и чаще спотыкаясь, грозя сломать себе хребет, и тогда путник — хотя он и не был купцом — начинал про себя ругать подряд всех дехкан, изрывших землю. Вдруг, спохватившись, он сам прикрыл себе ладонью рот. Какой грех! Какой грех! Ведь сейчас ураза, он уже пятые сутки, как истинный мусульманин, соблюдает пост, а тут вдруг ругается, как бродяга! Ай-яй, сколько лишений и мук приходится терпеть поневоле ради того, чтобы прокормить жену и детей. Не то возлежал бы он теперь на мягкой подстилке в прохладной мазанке, соблюдал бы уразу, повелевал бы женщиной да наслаждался уютом. Нет, черт его дернул выехать в самую жару, чтобы испытать свой данный богом дар в состязании музыкантов-кюйши. Хорошо еще, если ему удастся победить своих соперников, прославить свое имя. Но ведь бывает и так, что начнут спотыкаться пальцы о струны, и тогда, униженный, посрамленный, ставший посмешищем в глазах праздной толпы, уныло возвращаешься домой. «О создатель, избавь меня от такого позора! — думал путник. — О чародеи двуструнной домбры, поддержите меня! Пусть лучше проглотит меня земли, чем проиграть в айтысе и опозорить мое имя Кайраук!»

Жарко молясь всем духам и покровителям музыки, путник заботливо пощипал коржун на тороке, где лежала, округло выпячиваясь, заветная спутница-домбра, которую прикрывал он полами чапана, спасая от нещадных солнечных лучей. Одинокая тропинка вскоре слилась с тропой пошире, а тропа еще немного погодя, в свою очередь, обернулась плотной, убитой дорогой. Через некоторое время, когда дорога обогнула раскидистую турангу, начался широкий караванный путь, обсаженный по обе стороны урюком, хурмой, тутовыми деревьями, и, хотя плоды уже давно созрели и осыпались, густой приятный аромат щекотал ноздри.

Кюйши Кайраук с наслаждением вдыхал запах древесной смолы и прислушивался к шумному сопению вконец изнуренного верблюда.

Что-то блеснуло в густой чащобе. Путник пригляделся и увидел еще одного дехканина. Напрягаясь, дергаясь всем телом, тот с размаху всаживал кетмень в плотную почву.

Кюйши направился к нему, поздоровался, как принято, полюбопытствовал:

— Уа, почтенный дехканин, далеко ли до города Отрара?

Дехканин выпрямил спину, оперся на кетмень, сорвал с головы тюбетейку и вытер ею потное лицо.

— Копыта твоей лошади уже коснулись улицы Отрара, — сказал он. — Улица эта называется Тальниковая. Бери немного правее — выедешь к Кишкургану. Прямо впереди будет Алтын-тюбе, обитель купцов. Слева — многолюдная часть города, начало улицы Пшакши, — Все подробно объяснил дехканин.

— А где же Кан-базар? — перебил его кюйши Кайраук.

Дехканин от досады поморщился, явно подумав про себя: «Чувствовал я, что ты купчишка, что по базару рыщешь и пользы ищешь. Эх, псы бродячие, дорогу спрашивают, от работы отвлекают». Он нехотя махнул рукой в сторону огромной, вытоптанной людьми и скотиной площади, буркнул: «Там Кан-базар». И, уже не глядя, поплевал на ладони и, играя ребрами под лоснящейся от пота кожей, продолжал копать кетменем землю. Сердце екнуло от волнения у Кайраука, душа заныла. Дрожащими пальцами пощупал-погладил он домбру. Считай, тридцать лет прожил на свете, уйму кюев сочинил, приводивших в трепет слушателей, а ничего хорошего не нажил. Как говорится, на ребрах жиру нет, значит, в хлеве скотины нет. Всю жизнь трусит он на своей кургузой лошаденке, а от бедности на длину курука не уехал. Ну, на сей-то раз он испытает судьбу!

С этими мыслями, вдыхая пыль от пухляка, въехал он на Кан-базар и опешил. Ой-хой, народу-то, народу! Ни дать ни взять — муравейник. Одни продавали, другие покупали, третьи торговались до хрипоты, надрывая горло, кричали, суетились, шныряли туда и сюда. Кайраук не на шутку растерялся, когда человек пять, вырвавшись из толпы, бросились ему навстречу. «Уж не ограбить ли хотят средь белого дня?» Едва успел он так подумать, как эти пятеро, подбежав, потянулись к поводку верблюда. Высокий бородач, изловчившись, все же первым выхватил повод и решительно нырнул в толпу. Остальные в досаде похлопали себя по ляжкам и разбежались. Видно, таков был уговор между ними — не мешать друг другу, добыча доставалась тому, кто раньше к ней поспевал. Кайраук подогнал лошадку пятками, поспешил вдогонку, настиг бородача:

— Эй, милейший! Ты что разбойничаешь при всем честном народе?! А ну, давай сюда повод. Верблюд-то мой!

Бородач огрызнулся, прохрипел:

— Не разбойник я, а честный делдал[29]. Понял? Я мигом сплавлю твоего верблюда за большую цену. И ты выгадаешь, и мне кое-что перепадет.