Я тихонько встал с кровати и, включив фонарик, направил его луч на выключатель лампочки над кроватью: я хотел при ее свете собрать вещи и рассовать их по карманам, а потом быстро отсюда убежать, бросив саквояж в гардеробе. Я несколько раз нажал на кнопку – безрезультатно: видимо, в здании отключили электричество. Я уже не сомневался, что это неспроста и что все происходит согласно некоему зловещему плану, но какова его цель, я не имел ни малейшего понятия. Пока я раздумывал над сложившейся ситуацией, все еще щелкая бесполезным выключателем, тихий скрип половиц раздался в номере подо мной, и мне почудилось, что я различил несколько голосов, заговоривших разом. Спустя мгновение я уже засомневался, что это были голоса, потому что лающие и квакающие звуки не имели никакого сходства с человеческой речью. И тут же с накатившим на меня ужасом я опять вспомнил рассказ инспектора фабрики о том, что он слышал ночью в этом ветхом зловонном здании.
Рассовав при свете фонарика кое-какие пожитки по карманам, я нахлобучил шляпу и на цыпочках прошел к окну, чтобы оценить возможность побега. Несмотря на действующие в штате правила безопасности, пожарная лестница в этой части здания отсутствовала, и я понял, что мне придется спрыгнуть из окна, причем мои окна находились на высоте трех этажей от вымощенного булыжником двора. Однако справа и слева я заметил стоящие вплотную к гостинице ветхие хозяйственные постройки с двускатными крышами; спрыгнуть на них большого труда не составляло. Только с одной поправкой: чтобы оказаться прямо над крышей правого или левого здания, надо было находиться на две комнаты левее или правее от моего номера, – и я стал тут же соображать, каким образом можно оказаться в одной из них.
Я решил не рисковать и не выходить в коридор, где мои шаги, несомненно, услышат, и тогда я едва ли смогу осуществить план побега. До соседних номеров можно было добраться через непрочные с виду межкомнатные двери, но пришлось бы применить силу, чтобы взломать замки и задвижки, а если дверь не поддастся, то протаранить ее плечом. Это возможно, решил я, если учесть ветхость здания. Однако было очевидно, что я не смогу все это проделать бесшумно, поэтому придется положиться исключительно на стремительность действий и использовать малый шанс добраться до нужного окна прежде, чем мои преследователи преградят мне путь. Дверь же своего номера я забаррикадировал, придвинув к ней тяжелое бюро, причем постарался сделать это без лишнего шума.
Я отдавал себе отчет в призрачности надежды на успех и был готов к любому повороту событий. Даже если бы мне удалось спрыгнуть на крышу соседнего здания, это никак не решало всех проблем: ведь еще надо будет спуститься с крыши на землю, а потом каким-то образом выбраться из города. Одно обстоятельство было мне на руку: соседнее кирпичное здание было давно заброшенным, и в его крыше черными провалами зияли чердачные окна.
Изучая карту бакалейщика, я еще раньше сообразил, что самый удачный для меня маршрут бегства из города – в южном направлении. Поэтому сначала я стал изучать межкомнатную дверь в номер, располагавшийся с южной стороны здания. Дверь открывалась в мою комнату, поэтому, отодвинув задвижку и подергав дверную ручку, я убедился, что открыть ее будет трудновато. Мне пришлось бы потратить немало сил, чтобы взломать замок. Об этом пути побега пришлось сразу забыть, и я осторожно придвинул к этой двери кровать, которая должна была послужить преградой для нападавших, если они задумают ворваться ко мне из номера с южной стороны. Противоположная межкомнатная дверь, ведущая в комнату в северной части здания, открывалась наружу; попробовав ее, я понял, что она заперта на ключ или задвижку с другой стороны – значит, именно ею можно воспользоваться для бегства. Если бы мне удалось перебежать по крышам зданий к Пейн-стрит и благополучно спуститься на землю, я мог бы дать деру через двор и, минуя соседние здания, добежать до Вашингтон-стрит или Бейтс-стрит – или же выбежать на Пейн-стрит и оттуда добраться до Вашингтон-стрит, а уж потом бежать подальше от Таун-сквер. А самое главное – не появляться на Пейн-стрит, потому что пожарная часть могла быть открыта и ночью.
С такими мыслями я оглядел теснящиеся вокруг ветхие крыши, освещенные ярким светом луны. Справа от меня панораму города пересекал черный разрез глубокого речного русла с приросшими к нему с обеих сторон, точно ракушки, зданиями заброшенных фабрик и бывшего вокзала; дальше проржавевшая железнодорожная ветка и шоссе на Раули тянулись по болотистой низине, испещренной поросшими высоким сухостоем кочками. Слева виднелся ближний пригород с лугами, изрезанными ручьями, и узкая дорога на Ипсвич белела в лунном сиянии. С этой стороны гостиницы не была видна уходящая в южном направлении дорога на Аркхем, которую в конечном итоге я и выбрал своим маршрутом.