Шесть дней (СИ)

– Нет, прошу вас, – отчаянно взывала я, зная, что Елеазар, конечно же, не учтет мои мольбы, не станет вдруг нормальным человеком, не отпустит никого из нас, но не могла остановить поток сбивчивых надежд хотя бы на то, что он не заставит меня смотреть, как убивает. Его даже нельзя было назвать психопатом – нет, все было гораздо страшнее! Елеазар не был больным маньяком, убивающим потому, что ему нравится кромсать людей, и заслуживающим пожизненное принудительное лечение в клинике как невменяемый. Этот врач поступал осознанно жестоко, поставив свое умение резать людей на поток, безнравственно и аморально обогащаясь за счет ни в чем не повинных жертв, которые просто становились для него удачно проданным товаром…

Визг шин снаружи не дал мне надежды на то, что это мог быть Карлайл или Чарли – никто из них не знал, где я. Бедный папа, как он будет корить себя за то, что не поставил мне маячок… Доктор Каллен тоже сойдет с ума, когда узнает, что мог спасти сына, но отверг мое предложение.

– Эдвард, послушай! – обратилась я к призраку, когда Елеазар отлучился, чтобы встретить некую Кармен. – Вот откуда в тебе сила двигать предметы – твое тело живое и еще привязывает душу к земле, из этой связи ты и черпаешь энергию. А значит, ты можешь помочь нам всем, – твердо, насколько это было возможно в моем беспомощном положении, смотрела я в его наполненные ужасом зеленые глаза. – Ты должен дать знать Чарли, где искать. Ты двигал полотенце, ты смог меня поцеловать – и ты заставишь Чарли поверить в свое присутствие. Оставь меня здесь, спеши, пока еще есть время!

Его трясло от страха, но он кивнул и исчез, оставив меня наедине с его еще живым телом и лишающей дыхания паникой.

Туман накрыл меня новой приливной волной, когда женщина с черными волосами, убранными на затылке в плотную кичку, бормоча успокаивающим, как у настоящей медсестры, голосом, подключила меня к какой-то капельнице.

– Она не должна потерять сознание. Я хочу, чтобы она смотрела, – строго и деловито велел Елеазар, моя руки и надевая хирургические перчатки.

– Маленько, господин, – на ломаном английском с мексиканским акцентом сообщила сестра тоном искренней заботы о моей жизни. – Юная, я не хотеть ее страдать. Одна капелька, чтобы ей приятно…

– Она должна все видеть! – рявкнул Елеазар, грубо отталкивая Кармен от меня и перекрывая краник капельницы прежде, чем я отключилась. Виноватая улыбка медсестры не обманула меня – только совершенно больной и безнравственный человек мог участвовать в извращенном убийстве невинных людей ради денег.

Я бы и рада была отвернуться, да мешали жгуты, а ужас не позволял закрыть глаза: не переставая умолять, я смотрела, как убийцы склонились над телом Эдварда, готовя его к операции. Запахло спиртом, зашипел наркоз, уменьшив частоту сердцебиения. Я заорала, когда скальпель сделал большой надрез на левой стороне живота, но крик вышел слабым, как писк раздавленной мыши.

– Нет, пожалуйста, – плакала я, не слышимая никем, будто меня уже нет, и лишь мой бесплотный дух беспомощно взывает к отсутствующей совести убийц.

Картины смешались в сознании в кошмарный калейдоскоп: красные струйки, текущие по коже и капающие на белую салфетку, внутренние органы, видимые сквозь раздвинутую в стороны кожу, испачканные алым тампоны. Нечто окровавленное, опутанное специальными хирургическими зажимами, отправилось в контейнер со льдом, а Елеазар даже не потрудился зашить оставленную рану – очевидно, что он не рассчитывал больше сохранять Эдварда живым.

– Ты нашла покупателя на нового донора? – так спокойно поинтересовался Елеазар у Кармен, будто говорит о продаже партии спичек.

– Он обещать перезвонить два часа, он сказать, что подумать, – молвила мексиканка.

– Черт с ним, вези что есть, вернешься через час – я приготовлю сердце. Давай! – приказал доктор Эвенсон, и медсестра, сорвав маску, подхватила контейнер и умчалась выполнять поручение.

Со слезами на глазах я смотрела, как убийца взял в руки ужасный инструмент: электрическую пилу с вращающимся лезвием, примостив ее к грудной клетке. Сводящий с ума звук дробления костей взорвал мой слух, тошнотворный запах распиленной человеческой плот наполнил нос, и я увидела сердце, бьющееся внутри раскрытой грудной клетки еще живого, но уже обреченного на смерть человека. Все это походило на дурной сон. И самое страшное, что, несмотря на действие наркотика, я понимала: это ужасающая реальность, от которой не спрятаться, не скрыться даже в спасительном обмороке. И если зажмурить глаза, я все равно буду слышать чавкающий звук движения резиновых перчаток, копошащихся в живом человеческом нутре, чувствовать соленый металлический запах и знать, что Эдвард с минуты на минуту умрет… по-настоящему, после чего не сумеет вернуться.

– Смотри, Белла, смотри, – настаивал Елеазар, но я не открывала глаз, боясь обезуметь, потому что оказалась на грани.

Звонок телефона внедрился в мое сознание, и я слышала разговор как сквозь туман: