Чем ближе они подходили к скамейке, тем отчетливее фон Бекк мог рассмотреть сидящего. Это был мужчина без возраста, длинноволосый и седой, но все еще упитанный и крепкий. Склонившись над лежащей на коленях доской, он что-то рисовал карандашом на плотном прямоугольнике бумаги. Губы его энергично двигались, лицо кривилось в усмешке. Заметив приближающихся, Оглоблин закрыл рисунок ладонями, замер в покорной позе и настороженно смотрел, как врач ведет к нему посетителя.
– Вот, познакомьтесь, Кузьма Ильич, это – Герман фон Бекк, снимает фильмы. Господин фон Бекк знает о вашей поездке на север и очень ею интересуется. Думает делать фильму.
– Да, очень хорошо, – механическим голосом проговорил обитатель санатории, тряхнув седыми локонами.
– Ну, господа, беседуйте. Не буду вам мешать, – деликатно проговорил доктор, разворачиваясь и удаляясь по аллее обратно к корпусам.
– Вы не возражаете, если я присяду? – осведомился фон Бекк.
– Присядьте, – без эмоций откликнулся пациент.
– Расскажите про журналистку Сашу Ромейко.
– А. Саша. Она была пророком. Как и Миша Врубель. Миша мне рассказывал о шестикрылом серафиме – это эскиз к картине, который он сделал когда-то давно. Врубель верил, что если нарисовать на обороте людей и вслух произнести их будущую судьбу, то все исполнится. А как не верить? Мамонтов разорился. Сыну Коровина отрезало ноги. И Миша думал, что это он виноват. Он всегда себя во всем винил. Думал, будто сын у него умер потому, что Миша всю свою жизнь Демона писал. Во искупление Миша стал писать шестикрылого серафима. И серафим дал ему дар. Сделал пророком. Самое главное – это владеть картоном. Вот этим.
Оглоблин разжал ладони, и фон Бекк увидел не слишком умело нарисованных карандашом двух женщин – молодую и постарше.
– Кого же вы рисуете, если не секрет?
Больной захихикал и выдавил из себя:
– Вера Александровна. И Антонида. Усольцевы. Жена и дочь Федора Арсеньевича. Думают, мерзавки, что одни тут здоровые, нас всех считают больными. А вот, как и вы, голубушки, ума лишитесь, что вы тогда запоете? Шестикрылый серафим все исполнит, если нарисовать того, кому пророчествуешь, и проговорить пророчество вслух.
Оглоблин перевернул бумагу, и на Германа глянул ледяным взором архангел о шести крыльях.
Совсем недавно Герман слышал, что эскиз увезла с собой на север Саша Ромейко, и вот, пожалуйста, – шестикрылый серафим во всей своей красе. И безумный Оглоблин рисует на его обороте людей, которым явно желает зла.
– Откуда это у вас? – осторожно спросил консультант.