Шестикрылый серафим Врубеля

– Господин Зарубин, прошу прощения, если мой вопрос покажется бестактным. Вы сказали, что доктор Усольцев не может меня принять, потому что занят неотложными делами. Не связаны ли эти дела с душевным нездоровьем его жены и дочери?

Заместитель главврача побледнел.

– Мы никому пока не говорим об их безумии. Откуда вам известно? – дрожащими губами вымолвил он.

– Еще раз прощу прощения, если я непроизвольно задел ваши чувства.

– Ради всего святого, скажите, вы видели, что рисовал Оглоблин?

– Их и рисовал. Жену и дочь доктора Усольцева. И желал им сойти с ума. Ну что ж, пойду. Спасибо за радушный прием и занимательную историю.

– Завтра приезжайте навестить мадемуазель Герц.

– Всенепременно буду.

Фон Бекк направился к машине, сел за руль и помчался в управление. В его голове сложилась окончательная картина совершенного в сквере преступления. Убийца, вне всякого сомнения, Артем Пузырев. Дерзкий, наглый пришелец с далекого севера. И фон Бекк будет не фон Бекк, если не изобличит козни рыжего ковбоя.

…В управлении царил хаос. Едва только войдя в здание, Герман тут же услышал раскаты хохота, доносившиеся из кабинета Чурилина. На вопросительный взгляд консультанта дежуривший при дверях вестовой отрапортовал:

– Художник Коровин ворюгу поймал. Сам за шкирку приволок в управление и сдал Василию Степановичу. Теперь над грабителем потешается. Веселый человек.

Визит художника, да еще в такой необычной компании, предвещал нечто интересное. Фон Бекк вернулся в машину, забрал кофр и, настроив в коридоре камеру и вертя на ходу ручку, толкнул плечом дверь в кабинет к Чурилину. И сразу увидел на стуле для посетителей вальяжного господина. Он сидел, развалившись и выставив ногу в модном лаковом штиблете с белой гамашей. Громовые раскаты хохота сотрясали его грузный живот, затянутый в яркий жилет со множеством подвешенных на цепочках брелоков. Брелоки ударялись друг о друга, издавая приятный звон. Ворот белой, небрежно заправленной рубахи был расстегнут, открывая поросшую волосом грудь. Коровин держал на отлете догоревшую папиросу, про которую, похоже, совсем забыл. По-мальчишески, пятерней свободной руки, он то и дело зачесывал назад упавшую на лоб челку и сквозь смех говорил:

– Вы не поверите, господин Чурилин! Я прямо чувствовал в кармане его руку! Ну и мертвой хваткой ухватил вора за пальцы. Какой же ты, брат, мазурик, когда даже в карман залезть толком не можешь?