Шипы и розы

На ежегодном приёме в честь нового выпуска «гениев» юриспруденции, экономики, медицины и прочих наук всегда было людно. Приезжали сюда целыми семьями, и лучшие места в обеденном зале отдавались попечителям университета и персонам, приближенным к королевской семье. Чуть дальше сидели просто благородные лорды и леди, имевшие набитые до отказа кошельки, но прибывшие на мероприятие не сделать щедрый взнос в развитие науки, а показать себя и обзавестись связями, которыми ещё не успели обзавестись. И уж совсем на задворках размещались выпускники и лучшие студенты года. Некоторые из них желали сидеть с семьями, хотя такое случалось редко. Большинство же выбирало общество друг друга, и у каждого на то была своя причина.

Одетый в иссиня чёрный фрак, напомаженный и с зализанными бакенбардами, распорядитель ужина был подобен дирижеру королевского оркестра. Его понимали с полувзгляда: на входе дамам помогали с зонтами  и накидками, а господам – с чисткой обуви (там, где всё должно быть на высшем уровне, не место и одной пылинке), провожали гостей до столов, усаживали и подносили напитки, выслушивали различные пожелания, начиная цветами в вазах (некоторые дамы не жаловали терпкие лилии) и заканчивая величиной и составом предполагаемых к подаче блюд (среди гостей иногда встречались приверженцы строгой диеты), и торопились исполнить все капризы до того, как стрелка на огромных, старых часах отсчитает минуту. Всё вокруг кипело, двигалось, жужжало и напоминало большой, слаженный улей, где из года в год всё проходило по расписанию и без сбоев, и даже шампанское пузырилось в бокалах ровно столько времени, сколько ему было отведено по протоколу.

Зал постепенно заполнялся, разговоры становились громче, улыбки – шире, рукопожатия – сильнее. Портвейн и игристые вина лились рекой, но пили гости сдержано. Расставленные на столах закуски своими ароматами щекотали ноздри и волновали изголодавшиеся желудки, но начинать было нельзя: все ждали прихода хозяина ужина, а тот всегда являлся самым последним и в окружении самых именитых профессоров.

Джефф и Фил стояли каждый с бокалом в руке и непринуждённо болтали. Занявшая место за одним из столов в середине зала дама с нарисованной мушкой над губой помахала Филу рукой.

– Кто такая? – тут же поинтересовался Джефф и поставил пустой бокал на поднос пробегавшего мимо официанта.

– Подруга мачехи. Приезжала к нам погостить на два дня, весьма недурно поёт.

– Она замужем?

– Она вдова.

– И я вижу по твоим глазам, что она тебя заинтересовала, – улыбнулся Джефф.

Фил смутился.

– Не гони лошадей. Мы знакомы совсем немного. Она, конечно, хороша, но между нами ничего нет и не было.

– Зато подумай, Филипп, как же будет здорово! Я – с моей обожаемой Витторией, Генри – с кузиной Кэтрин, ты – с этой уважаемой всеми вдовой! Мы могли бы дружить семьями, а? – Джефф был в отличном настроении.

– А этого куда денем?

Фил обернулся и ткнул пальцем в Тима, сидевшего за столом и смотревшего в одну точку.. К шампанскому Андервуд не притронулся, зато безудержно сверлил взглядом белоснежную скатерть, словно пытался её испепелить.

– Этому тоже кого-нибудь подберём, – подмигнул Джефф, и друзья сели по обе стороны от Тима.

– Из него вышла бы отличная статуя, – протянул Фил, ткнув Андервуда пальцем в плечо. – Смотри, он даже не моргает.

– С фиолетовыми мордами в статуи не берут, – издевался Джефф. – Вот если бы он взял немного толчёного мела и забелил синяки...

– Я вообще удивляюсь, как его пропустили с такой физиономией. Может, он спустился с крыши?

И Фил задрал голову вверх, притворяясь, что выискивает в высоком потолке подтверждение своим словам, а потом разочарованно выдохнул:

– Нет там ничего. А этот молчит, словно воды в рот набрал.

– Я думаю, он просто дуется на нас, что не зовём его кукарекать. А ведь дуться должны мы. Мы – поигравшие, а он, как всегда, на вершине Олимпа.

– Замолчите вы или нет? – процедил Тим сквозь зубы. – Не петухи, а куры. Раскудахтались.

– Тим, а, Тим, – подначивал Джефф, – хочешь, я уступлю тебе своё место на столе у ректора? Или Фил уступит. Ему надо понравиться одной леди. Боюсь, если он полезет прямо в ботинках на белую скатерть и в блюдо с икрой, а потом ещё и изобразит громкое «кукареку», та леди не только швырнёт в него цыплячьим крылом, но и пригрозит выпотрошить на суп.

– Вы похожи на неугомонных мартышек, – ответил Тим. – Дался вам этот глупый спор. Я ведь ещё на выходных предложил выход. Отмените пари, раз переживаете за свою репутацию. Сразу дышать станете ровно и сможете рассылать воздушные поцелуи кому угодно, хоть папе Римскому.

– А я знал, что он тогда говорил серьёзно, – заулыбался Фил, и в один удар сердца вероятность исполнения петушиной песни из грозовой тучи превратилась в облако, а то приготовилось рассеяться и дать дорогу светлым солнечным лучам.

– Но... – вдруг ляпнул Джефф, и облако опять посерело. – Мы же договорились...

Тим повернулся к другу.