Шипы и розы

– Спор глупый, ставка позорная, разве не так? Дождитесь Генри, предложите ему обо всём забыть и расслабьтесь. Вон сколько вкусного принесли – надо есть, а не топтаться по паштету и спарже. 

– Причём здесь Генри? Решать должен ты.

– Я?

– Ты же достал то, о чём мы спорили.

– Допустим, достал.

– Что значит «допустим»? Достал или не достал?

– Да ну вас, – психанул Тим, вышел из-за стола и двинулся вперёд.

– Куда это он? – прошептал Джефф.

– Лучше не лезь, – ответил Фил. – Надо ждать Генри. Генри нас рассудит.

А в том, что Генри рассудит правильно, Фил не сомневался.

Широко распахнутые двери не уставали пропускать через себя важных гостей, одни из которых только-только готовились отдохнуть с дороги на мягких креслах и в окружении прекрасной половины человечества, а другие, оставив за интересной беседой сопровождавших их дам, уже спешили в курительную комнату, где за чисто мужскими разговорами о политике, мировых катаклизмах и охоте успевали перехватить по сигаре-другой.

Генри Сандерс появился в дверях, сопровождая важного сэра Фредерика Пикли с супругой и кузину Кэтрин. Многие царапины на его лице сошли на нет, но кое-где местами всё же проступала синева, хоть милая Кэтти и колдовала над ней добрую половину утра. Следом за Пикли показался и сам Джейкоб Андервуд, и стоило его трости ударить пару раз о начищенный до блеска паркет, как все в зале мигом притихли, свечи принялись гореть ярче, официанты – скользить осторожней, и даже музыканты, играющие ненавязчивые вальсы и марши на балконе, с бодрящего мажора перешли на нежный минор. Все вокруг затаили дыхание и, позабыв о сплетнях, проблемах беженцев и убитых на охоте кабанах, смотрели только в одну точку, где распустилась редкой красоты роза, и сорвал её никто иной как успешный банкир, важно и с гордо поднятой головой делающий шаг за шагом вперёд и отвечающий на приветствия лишь едва уловимыми кивками.

С Джейкобом хотели поговорить многие. Случившееся в Аскоте за неделю подзабылось, да и не все присутствующие на ужине были любителями скачек. У сэра ректора в основном собиралась публика из университетских кругов, увлечённая науками, а не ставками и лошадиными кличками.

Для первой беседы перед началом трапезы Джейкоб выбрал мистера Чопперса. Это был полноватый джентльмен, владеющий судоходной компанией, кузен профессора Ливза, преподававшего студентам древние языки. Банк Джейкоба Андервуда собирался выдать мистеру Чопперсу кредит на покупку нового судна, и Джейкоб хотел в неформальной обстановке узнать, как идут дела у компании. Извинившись перед супругой, он оставил её на попечение Камиллы Пикли, но последнюю тут же облепили подружки, и Малеста осталась одна. Своих подруг у неё никогда не было (если не считать пожилую миссис Мерит), а на чужих она не собиралась претендовать, тем более что те хотели обсудить с Камиллой какие-то новости, до которых леди Андервуд не было никакого дела.

Шампанское было вкусным. Немного сладким, но в меру – Малеста такое любила. Цветочные композиции на столах тоже радовали глаз. Всё вокруг сверкало и искрилось, волновалось и беспокоилось. И гостей пришло уже столько, что в некоторых переходах яблоку было негде упасть. Но никогда ещё в столь шумной толпе Малеста не чувствовала себя более одиноко. 

Ещё до начала ужина Джейкоб хотел представить её паре своих знакомых. Но, кажется, вопрос выдачи кредита мистеру Чопперсу на время перевесил важность поддержки средств в семейном благотворительном фонде, поэтому леди Андервуд незаметно для всех поставила свой бокал на стол и неспешно направилась к выходу. До первых закусок ещё оставалось время, а духота в обеденном зале была уже такая невыносимая, что впору было падать в обморок. Бумажный веер не справлялся, и лишний глоток воздуха был явно не лишний.

Однако встрече с вечерней прохладой не суждено было состояться. Несколько шагов вниз по лестнице – и Малесту крепко схватили за локоть, и развернули к себе. Произошло это настолько нагло и бесцеремонно, что поднимающаяся по той же лестнице супружеская чета остановилась, незнакомая дама возмущённо охнула, а её супруг сунул в глаз монокль, чтобы всё разглядеть в деталях. Об увиденном потом можно было рассказать в кулуарах, и пожилой джентльмен хотел быть уверен, что всё рассмотрел и расслышал верно.

– Вы... – выдохнули совсем рядом, и Малеста узнала голос. Высвободила руку и нашла в себе смелости встретиться взглядом с тем, чьи зелёные глаза были полны лёгкой грусти и бескрайней нежности.

– Тимоти.

– Как же я скучал...

– Вы обещали вернуться быстро...

– Я не смог.

– Вы выяснили то, ради чего уезжали?

– Нет, иначе бы давно вернулся к вам.

Разговор не клеился: вокруг было слишком людно, и Малеста то и дело отводила взгляд, а Тим сбивался и путал слова.

– Вы выглядите неважно, – заметила мачеха.

Ответ заставил её сердце заволноваться.

– Мне плохо. Я почти не сплю. Меня ничто не может увлечь, и мне ничто не интересно. Я закрываю глаза, но вижу только вас. И я не могу это ничем объяснить.

– Ваш отец был вне себя от ярости, когда узнал, что вы уехали.