Шипы и розы

Буки в «Золотых буках» действительно отливали желтизной даже летом. Листья с лимонными крапинками были повсюду: на аллее, ведущей к дому, у крыльца и даже на поверхности пруда, небольшого, овального, окружённого камышами. Рядом с прудом стояла крохотная, декоративная мельница, обложенная камнями, которую птицы давно облюбовали под гнездо и под кормушку. Ютились пернатые и под крышей старой деревянной постройки, окна в которой не открывались даже в жаркие дни. По заросшей травой тропинке давно никто не ходил, кусты никто не подрезал, и от всего вокруг веяло такой унылой заброшенностью, что непонятно было, заболел ли хозяин и потому не приглядывал за садом или просто уехал и не сказал, когда возвратится.

Но сонная тишина была безобразным образом нарушена, когда послышался топот копыт и по мелкому камню зашуршали колёса двух экипажей. Пение птиц и шелест листвы тут же отступили на второй план, а на первый вышли громкие голоса, среди которых особенно выделялось неугомонное верещание миссис Мерит. 

– Смотрите, – надрывалась она. – Вот та пристройка, о которой я говорила. Именно здесь я и поселила Элизабет, когда начала выделять её среди прочих работниц. Окна заперты изнутри. Можете подёргать – ни одно не откроется. А вот дверь. Тоже на замке. И ключ только у меня. Всегда прикреплён к поясу, к другим ключам.

Миссис Мерит дотронулась пальцами до шатлена и проверила, на месте ли увесистая связка.

Следовавшие за хозяйкой «Буков» Тим и Малеста каждый думали о своём. Леди Андервуд всё происходящее жутко не нравилось: с одной стороны, она никак не считала, что её престарелая знакомая от неё что-то утаивает; с другой стороны, чувство, что кто-то смотрит на тебя и про себя вертит у виска пальцем, было не из приятных. Оставалось надеяться, что правда не окажется слишком болезненной для миссис Мерит, и та смиренно согласится признаться в своей забывчивости, списав недуг на особенности возраста.

Медного цвета ключ два раза повернулся в замке. Дверь скрипнула, и из постройки на всех любопытствующих потянуло многолетней затхлостью.

Внутри было тихо и прибрано. Стоявшая у стены кровать с проваленной периной была укрыта цветастым покрывалом, две подушки были сложены одна на другую, а из-под кровати выглядывало два небольших ящика, в которых вполне могли уместиться различные дамские безделушки. Ничем жилым в комнатке и в помине не пахло. Стоило переступить порог, и сразу становилось понятно, что эти стены были покинуты много лет назад и с тех пор не слышали ни смеха, ни плача, ни самой простой, пусть и пустой на смысл, болтовни.

Тим зашёл в комнату быстрым и уверенным шагом, словно был в этом месте самым настоящим хозяином. Так же по-хозяйски оглядел он и куцые занавески на окнах, короткие и просвечивающие, шкаф, где всей одежды было два серых платья и вязаная шаль, в которой навсегда поселилась моль, и  простенький деревянный стол, около которого Тим и встал как вкопанный, совершенно растерявшись и абсолютно не понимая, к чему бы прицепиться в надежде отыскать хоть что-то, что могло навести на мысль о той самой Бетси, которая не так давно переступала порог отцовского дома.

Малеста Андервуд дальше дверей пройти не решилась, да и положение дел начало её утомлять. Было понятно, что выглядевшая победительницей миссис Мерит так просто не сдастся, своей забывчивости не признает и не будет со страстью допрашивать служанок на предмет того, завладевал ли кто в таком-то месяце ключами от постройки. Из увиденного и так становилось ясно, что домик не знал гостей много лет: достаточно было провести пальцем по тому же столу, по многочисленным стеклянным флакончикам на нём, по высохшей чернильнице и затупленному перу, чтобы понять, что столько пыли могло накопиться только за долгие-долгие годы.

– Бетси не только прекрасно готовила. – Миссис Мерит перехватила взгляд леди Андервуд и тоже посмотрела на флакончики. – Она ещё превосходно разбиралась в травах. Я позволяла ей с час бродить по лугу после того, как вся работа была выполнена, и Бетси всегда возвращалась с полной корзинкой. Свободными днями она готовила себе то душистую воду, то настойку от мигрени. Я подарила ей все эти склянки. Они стали мне не нужны, а Бетси была невероятно благодарна за такую щедрость. Вот в той, что ближе всего к вам, мистер Андервуд, ещё осталось несколько капель розмариновой воды, а в том голубоватом пузырьке – жасминовой.

От нечего делать Тим взял в руки голубой флакончик и выдернул пробку. Нос защекотало приторной сладостью. Тим поморщился и поставил склянку на прежнее место. Найти его было несложно: пыль со стола не смахивали годами, и яркий кружок чётко указывал на место, на которое следовало вернуть флакончик.

– Ещё я понемногу учила Бетси грамотности. Я делала это для того, чтобы она могла подписывать настойки и не путаться в них. Я писала на листке название и заставляла её переписывать по несколько сотен раз, пока написанное не начнёт выглядеть идеально. Столь идеально, что порой мне было тяжело разобрать, я это писала или моя ненаглядная Элизабет.