Шипы и розы

– Именно, Генри. Вспомни, скольких девиц я обольстил одним лишь фокусом с накидкой. И с этой было то же самое: шёл дождь, она озябла, я укрыл ей плечи, и она тут же посмотрела на меня так томно, что не поцеловать её было бы жутчайшим оскорблением!

– И ты?..

– Я всего лишь мужчина, Генри. Порочный мужчина. А она женщина. Как оказалось, тоже порочная. Так что всё у нас получилось. Встретимся нашей четверкой – продемонстрирую трофей.

– Я бы так не смог, – в который раз вздохнул Генри.

– Всё, что тебе нужно, это холодный, расчетливый ум, – сказал Тим и постучал костяшками пальцев по шляпе, словно мозги находились именно в ней. – Впрочем, к ситуации с твоей кузиной Кэтрин это не относится. Послушай-ка меня, Генри. Скоро открытие скачек, и все разойдутся по своим местам. Тебе бы к этому времени подсуетиться и помириться с кузиной. Минута-другая – может быть поздно. Явится твой соперник, и Кэтти с обиды наломает дров. А если у вас всё наладится, то, глядишь, и тому бедняге не придётся вешать себе хомут на шею.

На этих словах Тим коснулся рукой своего шейного платка и чуть ослабил его.

– Думаешь, это так просто?

– Это однозначно проще, чем махать кулаками. А в глазах Кэтрин ты станешь не упёртым занудой, а настоящим героем, ценящим те чувства, которые между вами возникли.

– Ох, – продолжал переживать нерешительный Генри. – Может, ты пойдёшь со мной? Может, выступишь посредником?

– Генри, у меня своих дел невпроворот.

– Каких, например? Кроме еды и выпивки здесь дел никаких быть не может.

– Каких? – Тим лихорадочно соображал.

Голубые гортензии на шляпке виднелись уже в другой части толпы, и в этот раз руку мачехи целовал заносчивого вида франт, у которого, в отличие от Тима, красовался цветок в петлице.

Идея с ответом на вопрос Генри пришла в голову стремительно. Столь же стремительно, как и руки успели утром переложить написанные на латыни бумажки из кармана любимого пиджака в карман неудобного фрака. И Тим выпалил:

– Мне нужно увидеться с сэром Арчибальдом Крейном. Я заметил его имя в списках приглашённых на входе и, кажется, даже видел его обрюзгшее лицо в толпе.

– Зачем?

– Сэр Арчибальд преподавал у нас в прошлом семестре латынь, и на экзамене мне для перевода попался отвратительнейший текст.

– Хочешь пересдать? Тут?

– Хочу, чтобы он проконсультировал меня в одном вопросе.

Сандерс с сочувствием смотрел на друга.

– Ты сильно изменился, с тех пор как уехал в Девонсайд.

– Изменился? В чём?

– Стал какой-то другой. Раньше ты не цитировал Шекспира...

– Может, всему виной солнце? Вон как печёт эти дни.

– Тогда к чёрту сэра Крейна! К чёрту латынь, тем более что к вечеру половина из здесь собравшихся уже и по-английски говорить разучится. 

– Согласен. Но я хотя бы попрошу его помочь с трактовкой рецепта одного лекарства.

– Пф-ф, так он тебе и поможет. Пристыдить – пристыдит и при всех! Ещё и перевод твой провальный вспомнит, но точно не поможет. А что за рецепт? С собой? Покажи. Могу взяться помочь – латынь мне всегда легко давалась.

Генри не лукавил. Из всей четверки он действительно преуспел в древних языках.

– Ты же не медик, – заранее оправдал неудачу друга Тим, но бумажки из кармана всё же вытащил.

– И что? – пожал плечами Генри, пробегая глазами по записям. – Аммиак от veni, vidi, vici* отличу. А уж мак снотворный от мака сомнительного и без словаря распознаю.

– Какой-какой мак?

– Снотворный, – повторил Генри. – Сок мака снотворного, если быть точным. Иными словами, опий.

– Это микстура от головной боли, – осадил друга Тим. – У Ма... у мачехи бывает сильная мигрень, и обмороки случаются.

– Ещё бы им не случаться, если каждый день вливать в себя опийную настойку.

– Разве это не обычное успокоительное и снотворное средство?

– Успокоительное, – подтвердил Генри. – И снотворное. В один прекрасный день так усыпит, что уже не встанешь.

– Если на одной опий, то на второй что? – Тим едва держался, чтобы не сорваться с места и не броситься в шумную толпу.

– Всё то же самое, только без вреда организму.

– Какой, к чертям, вред? В наше время опием не балуется только ленивый. Вспомни мистера Краггса. У него ещё был такой жуткий немецкий акцент... Или хотя бы миссис Гриллс. Она всегда держала при себе лауданум*** и прикладывалась к пузырьку, как только учащался пульс.

– Про миссис Гриллс ничего не скажу, как и про эти твои рецепты. Я не медик и в дозах не разбираюсь. Может, в этом случае капля опия и полезна, но вот в декабре у нас была любопытная практика на одном из занятий мистера Вудса.

– Ты про то самое, которое проводилось в морге и на котором Джеффу стало плохо?

Генри кивнул.

– Морг – это тебе не опера, а у Джеффа очень слабый желудок.

– Оставь Джеффа на потом – давай про мистера Вудса.