Шипы и розы

После того, что случилось, Джейкоб Андервуд уже не мог оставаться в Аскоте. Ещё с утра он был рад пристальному вниманию, но только в тех случаях, когда оно было связано с его женой и потенциальными пожертвованиями в фонд. Теперь же он мечтал скорее покинуть скачки и пёструю, охочую до сплетен, публику, и надеялся, что о драке скоро забудут, а весь позор спишется на особенности поведения современной молодежи, совсем потерявшей стыд и позволяющей себе махать кулаками даже в присутствии монаршей особы.

– Уж как получится, – протянула Малеста, продолжая колдовать над синяками и ссадинами. Она занялась Тимом сразу, как вышла из экипажа и вошла в дом. – Не полезли бы на рожон – не пришлось бы сейчас закусывать губы.

– Но он сплетничал про вас. При этом нёс, сам не знал, что.

– Ну, смею предположить, что без вашего участия не обошлось. Вряд ли мистер Сандерс сам додумался до того, что затем наплёл на ухо мисс Пикли. Вы либо намекнули, либо подробно описали, только вот не удосужились добавить, что всё выдумали.

Малеста выдавала правду умело, вежливо и небольшими порциями. И столь точно подбирала слова, что Тим готов был сгореть от стыда прямо вместе с диваном, на котором лежал.

– Молчите? – спросила леди Андервуд, вытирая руки о влажную тряпочку, лежащую на подносе, на котором принесли лекарства и миску с водой. – Это хорошо, что молчите. Значит, в вас есть ещё что-то человеческое...

Платье нежно-голубого цвета зашуршало в сторону кресла. Там лежал уютный, клетчатый плед, подаренный матери Тима каким-то дальним родственником из Шотландии. Был тот родственник ещё жив или нет – никто не знал. С той поры, когда его видели последний раз, прошло много времени.

– Так будет теплее. – Малеста развернула плед и накрыла им Тима. – В соседних комнатах открыты настежь окна, но теперь сквозняк вам не страшен. Лежите, а я схожу на кухню и распоряжусь, чтобы нам приготовили хоть что-то на обед. Никто не ожидал, что мы вернёмся так быстро, поэтому на большую смену блюд не надейтесь. Да и вам с таким лицом вряд ли под силу будет есть что-то сложное. С бульоном хоть справьтесь.

Леди Андервуд была почти у самых дверей, когда Тим вдруг произнёс её имя.

– Да? Вы что-то хотели? Если вы о чае, то Ева принесёт с минуты на минуту.

– Простите, – раздалось в ответ. – Я виноват. Я знаю. А ещё я знаю, что вы читали моё письмо. То глупое письмо, которое я писал будучи сам не свой. Мерзавец Джонатан подсунул его вам.

– Вероятно, не такой он и мерзавец, раз сумел быстро разоблачить вас.

– Мерзавец. Будь он настоящим мужчиной, то вначале разобрался бы со мной, а не огорчал вас. Но я всё исправлю. И вы больше не будете из-за меня грустить. Обещаю, что к завтрашнему утру встану на ноги, поеду к сэру Пикли, Генри и Кэтрин и объясню всем, что слова мисс Пикли не имеют под собой никакого основания. Вы меня слышите? Вы вообще ещё здесь?

Превозмогая боль в шее, Тим повернул голову в сторону дверей, ведущих из кабинета в вестибюль. Малеста стояла всё там же, накручивала на палец развязавшуюся на платье тесьму и о чём-то думала.

– Как я вообще мог ляпнуть такое?! – продолжал корить себя Тим. При этом говорил он искренне, и фальши в голосе не улавливалось на капельки. – Что мог подумать мистер Пикли?! А если бы Кэтти не ляпнула по горячим следам? Если бы придержала на потом? Эта ложь могла бы разнестись по многим местам и, страшно представить, к каким последствиям могла бы привести.

– Полагаю, что мистер Пикли достаточно хорошо воспитан, чтобы сделать вид, что всё случившееся – неприятное недоразумение, забыть о словах, сказанных в мой адрес и простить вас за драку. Хотя с вашей стороны было весьма неблагоразумно в день знакомства с будущим тестем и невестой предстать перед ними в облике драчуна и хама. 

– Да плевать я хотел, что обо мне подумают Пикли и его дочурка. Тем более Кэтрин не такой уж ангел, как вам могло показаться со стороны. Вы знаете, что она мне изменила, даже не дождавшись дня нашей помолвки?!

Малеста улыбнулась.

– Забавно. У вас, должно быть, такое впервые. Готова поспорить, девушки мечтают обручиться с вами и, едва вас завидя, ни на кого больше не смотрят.

– Именно так всегда и было. И именно по этой причине ни одна из тех девиц мне не запомнилась. Они все просты, как пятипенсовая монета, их волнуют лишь банты, чулки и детишки в колыбелях. Через год брака они перестают ухаживать за собой, через два – по неделе носят одно и то же платье, а через три – начинают полнеть так, что останавливаются лишь, заработав какую-нибудь болячку. Мужья им больше не интересны, они мужьям – тоже. Каждый начинает жить своей жизнью, и только, выходя в свет, они продолжают притворяться на публике, что у них всё хорошо.

– Таких браков больше половины. И в большей части той половины женщина и мужчина вообще никогда не любили друг друга, даже в тот момент, когда стояли перед алтарём.

– У вас было так же?

– Простите?

– С моим отцом. Было так же? Вы ведь не любили его, когда выходили замуж. Тогда зачем согласились? Чего вам в жизни не хватало? Денег?