Широты тягот

— Сейчас мне некогда думать о физике, — сказала Чанда Деви, поднимаясь со ступеней крыльца. — Дал[26] на плите, и если я за ним не присмотрю, он подгорит из-за сегодняшней высокой гравитации. Из-за нее вода закипает сразу же, едва зажигаешь газ.

— Гравитации? — повторил он, надеясь, что ослышался.

— Наши острова так непредсказуемы! Гравитация все время меняется. Помнишь, на днях мы чувствовали, как под ногами дрожит?

— Да, когда землетрясение докатилось до Папуа.

— Вот-вот. В тот вечер мой суп пропал. Вода не хотела закипать добрых полчаса, а потом он сгорел — раз, и все!

Гириджа Прасад всегда был исследователем с таким ненасытным любопытством, что оно поглотило бы весь мир, если бы ему предоставили шанс. В юности он путешествовал пешком по Альпам и Гималаям, плавал в Средиземном море и мечтал погрузить пальцы в аравийские пески, пока его корабль двигался по Суэцкому каналу.

Но эти острова стали его первой любовью. Имея в качестве брачного выкупа лишь восемь слонов да пару чемоданов с книгами и кое-какими приборами, он хотел заставить их покориться его любопытству. Но они не сдались.

В конце концов он продвинулся дальше, изумленный своей женой. Внутри нее крылась вселенная, абсолютно не похожая на его собственную, однако связанная с ней. Ее взгляд не был иномирным. Он сам был иным миром.

Еще не достигнув пятидесятилетия, Гириджа Прасад вновь остается в одиночестве и вновь принимается ухаживать за островами в надежде, что они спасуют перед его любопытством. Пусть откроют ему тайны гравитации, расскажут, как все возникло. Действительно ли в ту пору его создали одиноким пиком?

Теперь новых дорог и водных путей здесь хватает, и Гириджа постоянно ездит, ходит и плавает по островам без всякой конкретной цели. Сотовая тюрьма превратилась в пародию, Остров Росса лежит в руинах. Рисовые поля и лачуги наступают на джунгли. Вместо лесных троп — бетонные дороги. Появились магазины. Туристы. Мусор. Ему больно смотреть, как страдают его острова. Возможно, Гириджа Прасад и впрямь продвинулся дальше — цепляясь за один день, а потом за следующий, точно за ветви дерева, — но лишь ради того, чтобы столкнуться с величайшей иронией судьбы: то, что казалось былой любовью, становится самым долгим в жизни романом.

Острова отвечают ему в его скитаниях таким же вопрошающим взглядом. “Где же ты был все эти годы?” — словно недоумевают они. Но за обвинительным тоном прячется терпеливая привязанность, ибо острова никогда не покидали Гириджу Прасада, так же как по-настоящему не покидал их и он.

Когда призраки на Острове Росса высокомерно игнорировали присутствие Чанды Деви, это было лишь притворством. Неудивительно, что возвращение Гириджи без супруги их встревожило.

Собрав по кусочкам историю трагедии, они пришли в церковь без крыши, чтобы помолиться за Чанду Деви. “Ее кончина знаменует конец эпохи, — провозгласил священник. — Призраки живы, пока живут ясновидящие”.

Призрак аптекаря отнесся к мукам Гириджи с большим сочувствием. Его собственная разбитая могила соседствовала на кладбище с могилами его жены и дочери. Хотя он посвятил свою взрослую жизнь приготовлению снадобий, это не помогло ему спасти жену и трехмесячную дочь. Вода на Острове Росса была ядом для слабых. Она уморила его молодую семью всего за год. К вящему отчаянию аптекаря, даже смерть не воссоединила его с близкими. Их души отправились к новым рождениям, а он застрял здесь. Именно он разузнал подробности случившегося с четой Варма и поведал их остальным, так же как Гириджа восстановил историю аптекаря, разбирая надписи на могильных плитах.

Минули уже два десятилетия, а аптекарь все не может отказаться от привычки ходить за Гириджей Прасадом по пятам. Как-то вечером он идет за ним следом, останавливаясь, когда останавливается ученый. Вдруг Гириджа поворачивается и шагает к нему. Его поступь так решительна, что аптекарь думает: уж не видит ли он его? Неужели убитому горем натуралисту удалось найти способ видеть призраков?

Двое замирают лицом к лицу. Гириджа Прасад смотрит в выцветшие глаза аптекаря. Тот ощущает близость чужой жизни. Потом чувствует у себя на ногах теплую влагу. И осознает, что стоит между деревом и человеком, справляющим нужду.

Во время долгой одинокой прогулки Гириджа Прасад с удивлением обнаруживает на мягком песке у кромки прибоя стихотворные строки. Кто-то размышляет стихами. Это поэма об океане, выведенная архаическим курсивом. Размытые линии и присыпанные песком ямки пленяют его воображение, затягивают в свой водоворот.

Он ищет Поэта. Пробегает весь пляж, до самой тропы на мысу. Забирается на скалу и вглядывается в горизонт. И думает — об океане, о небе и о стихах.

Блаженны плачущие,

Ибо соль его течет в их слезах,

Они скитаются по его переменчивым просторам,

А он живет в их сказаниях…

Гириджа Прасад не плакал со дня ее смерти. Слезы придут позже — через годы, если не через целые десятилетия. Но придут обязательно. В его глазах набухнет океан.