Стараясь не задевать ополоумевших кошек, Витенька подобрал рюкзак. Нефа протестующе встала на задние лапы, вцепилась в джинсы когтями. Бочком Витенька протиснулся к клеткам. Добротные, просторные, со съемными поддонами, шпингалетами и мелкой рабицей, двенадцать штук, в три ряда друг на дружке, сам мастерил! Давно уже не заполнялись даже на четверть. В единственной занятой ячейке бесилась Кэрол, по-тигриному хлеща хвостом раздутые кожаные бока.
Соблюдая технику безопасности, вновь в толстых перчатках, Витенька впихнул котяру в клетку, защелкнул шпингалет и проворно отскочил. А ну как кинется? Но рыжий лишь отряхнулся, расправляя шикарный мех. Витенька невольно залюбовался – такой он был… как яркое пятно фломастера в монохромной книжке-раскраске.
Окинув снисходительным взором тянущую к нему лапы паству, рыжий перевел зеленые глазища на своего похитителя и беззвучно оскалился. Ох, после таких клыков только зашивать! Витенька погрозил пальцем – не пугай, пуганые! – и, нашарив тапочки, пошаркал на кухню, мечтая, что совсем скоро на ужин у него будет говяжья отбивная и вино, а не яичница с хлебом и луком.
Объявления о пропаже в этот вечер он даже не смотрел. Рано. Надо дать хозяевам рыжего разбойника денек-другой, чтобы иссякшее терпение сменилось беспокойством. Чтоб дозрели, значит. И назначили хорошую награду доброму человеку, не давшему любимцу погибнуть лютой смертью от брошенного хулиганом камня или клыков бродячих собак. Какую байку скормить доверчивым лохам, Витенька еще не решил, но заранее знал, в ней обязательно найдется место рыцарю без страха и упрека. Приятно иногда побыть героем. Пусть даже всего лишь на словах.
Перед сном Витенька заметил, что миски питомцев полны до краев. Заглянул в комнату – так и есть! Домашние полным составом паслись у клеток, не сводя полных обожания глаз с котяры. Тогда Витенька не придал этому значения. А потом стало не до того. Потому что объявление о пропаже не появилось ни через день, ни через два, ни через неделю.
За три дня до Нового года Витенька решил, что пора брать дело в свои руки. Старенький компьютер надсадно гудел кулерами, с черепашьей скоростью открывая браузер, забитый нужными вкладками. В кружке, изнутри серой от налета, стыл дрянной кофе без сахара и молока. Надкушенный бутерброд с последней заветренной сосиской сиротливо накрывал ее сверху, словно на поминках. Витенька лихорадочно кликал по сообществам кошатников «ВКонтакте» и «Одноклассниках», темам в городских форумах, ветке объявлений на «Авито». Везде и всюду Витенька размещал текст, кропотливо набранный и скопированный с листка «Ворда».
«Мэйнкун, мальчик. Окрас рыжий. Найден двадцать первого декабря в районе улицы Казарменской. Кот явно домашний, ухоженный. Прошу хозяев откликнуться».
Пальцы привычно выполняли операцию, вставляя текст, а мысли неслись галопом. Неужто ошибся? Неужто бродяжка? И сам же себя окорачивал. Где это видано, чтобы у бродяжки шерсть – волосок к волоску и шампунем пахнет? Чтоб глаза без гнойников и зубы белейшие? Да ну,
Была в котяре некая странность, которую Витенька не мог выразить словами. И бог с ним, с поведением домашних, которые так и продолжали преданно нести вахту, ненадолго отлучаясь лишь к лотку да к миске с водой. Мало ли, вожака почуяли. Такой здоровый и наглый, а ну как хозяин его насовсем оставит? Надо заранее проявить лояльность. Но нет, что-то еще не давало Витеньке покоя. То ли каменное спокойствие, с которым рыжий переносил плен, то ли немигающий взгляд зеленых глаз, тяжелый как наковальня. Чудилась Витеньке затаенная злоба, которая вырвется наружу клубком клыков и когтей, только отщелкни задвижку.
В спальне, наряжая установленную возле телевизора крохотную пластиковую елку, в кухне, повторно разводя уже дважды заваренный пакетик чая, даже в туалете, с наполовину заполненным журналом кроссвордов в руке, Витенька ощущал незримое присутствие котяры. Мелькала идейка нанести котяре немного вреда. Ну, там, пару клоков шерсти выдрать, лапу ушибить. Чуть-чуть, только чтобы история про героическое спасение от хулиганов выглядела реалистичнее. Но, как следует все обдумав, Витенька животину пожалел и от этого вновь почувствовал себя сильным и благородным. На деле же не желал признаваться даже самому себе – котяра его попросту пугал.