– Ник взбесится, если мы опоздаем. А этого отморозка отыщем в школе. Кажется, я его видел где-то в кампусе.
Через тридцать секунд со стороны автозаправки послышался грохот: парни в ярости опрокинули мусорный бак, напугав дворняжку – раздался свирепый лай, а потом скулеж. Услышав жалостливое вытье собаки, Альма тут же взбешенно прошипела:
– Ну, я им надеру сейчас зад!
Дориан зажал ей рот ладонью.
– Никому ты ничего не надерешь. – Альма взбрыкнулась, и Дориан отпустил ее. – И прекрати, иначе они сейчас вернутся.
– И что? – Она сверкнула взглядом. – Ты что, боишься их?
Он раздосадованно качнул головой, затем снисходительно сказал:
– Почему они к тебе пристали?
– А ты как думаешь? Хотели, чтобы я разделась и вымыла их машину.
Дориан не видел в темноте лица Альмы, но через прикосновение ощущал, как гулко колотится ее сердце.
– Вот именно, – шепнул он. – Думаешь, если бы я начал с ними драться, ты бы спокойно стояла в стороне? Их трое, а тот Бугай на тебя запал. – Они встретились взглядом, и Альма ничего не возразила, но вновь стала бухтеть:
– Тогда почему ты не залез в машину? Зачем нужно было бежать сюда?
– Я не подумал в тот момент.
По-прежнему держась за руки, но, кажется, не замечая этого, они вышли из переулка. Альма молчала, и Дориан удивился про себя: с каких пор она стала всего лишь Альмой? Может, из-за их слаженного побега? Или, может, потому, что от нее немного пахло бензином и сладкими, сочными яблоками? Или потому, что ее небольшая ладошка была теплой и приятной на ощупь?
Осознав, что он все еще держит ее за руку, Дориан едва не вздрогнул, но решил притвориться, будто все идет как надо. Шлепая по лужам, в которых отражались огни фонарей, они направились к заправке, где под навесом в одиночестве стоял его автомобиль.
– Ты поэтому скатилась по учебе?
– Что? – Альма вздрогнула, будто голос Дориана прошил ее током. – Почему – поэтому? – с вызовом спросила она, выдергивая свою ладонь и засовывая в широкие карманы комбинезона. Дориан, ожидая подобной реакции, не расстроился.
– Потому что работаешь день и ночь – поэтому.
– Не твое дело! – Альма тут же ощетинилась и ускорила шаг, на что он насмешливо сказал:
– Куда ты собралась сбежать от меня на своих коротеньких ножках?
– Хоть они и короткие, я все равно смогу хорошенько пнуть тебя под зад, Дориан!
– О, так ты запомнила мое имя?
– Отстань.
– Альма. – Дориан взял ее за локоть и заставил остановиться. Под его пальцами ее кожа покрылась мурашками. – А твои родители знают, чем ты занимаешься по ночам?
– Я работаю, – с нажимом ответила она, попытавшись выдернуть руку из хватки. – Вот и все, ясно?
– Да уж, работаешь. – Дориан выпустил ее и, сам не понимая, почему так себя ведет, сдернул с головы Альмы синюю форменную кепку, которая чудом не сорвалась при поспешном бегстве.
– Отдай! – потребовала Альма. Дориан отказался, насмешливо улыбаясь, и она попыталась ударить его по лодыжке.
– Я уже выучил твои трюки, – похвастался Дориан, отскакивая. Он зачем-то нацепил ее кепку и повернул козырьком назад, и Альма раздраженно скрестила руки на груди, проницательно осведомившись:
– Ты специально дразнишь меня?
– Нет, – он покачал головой, перестав улыбаться. – Я лишь хочу знать, что именно заставило тебя опуститься на дно.
– Я пока еще не на дне! – Она вдруг рассмеялась беззаботным смехом и сорвалась на бег, а Дориан обернулся и увидел, что на автозаправку заехала белая «Шевроле».
В его груди поселилась странная, доселе неведомая тревога.
Дориан приблизился к зданию как раз вовремя: когда машина отъехала, Альма выскользнула из дверей и целенаправленно зашагала в его сторону, стуча по асфальту подошвами тяжелых ботинок.
Отчего-то его сердце внезапно застыло на поспешном ударе, а затем рванулось вперед. Дориан не понимал, что с ним происходит. Уж не нравится ли ему эта Чокнутая Сивер? Прочистив горло, он скрестил руки на груди.
Почему-то ровно до этого момента, до той секунды, как она сорвала с его головы свою кепку и спросила, чего он к ней пристал, Дориан не замечал того, насколько Альма жалкая. А теперь ему захотелось приобнять ее, утешить, дружески похлопать по плечу.
Ее зеленые глаза были огромными, воспаленными от недосыпания, полными затаенной боли.