Шкаф с ночными кошмарами

Лаура хотела спасти девушек от жестокого обращения отцов. Но Аспен говорил, что Леда – одна из жертв Неизвестного и за ней тоже следят. Разве Лаура смогла бы убить собственную племянницу? Дориан видел, как та относится к ней; вспомнил, как Лаура лично подходила к Дориану в больнице и они долго спорили о том, что Кая не причастна ко всем тем издевательствам. Лаура уверяла Дориана, что Леда боится Каю, говорила, что у нее глаза убийцы. Дориан на это заявил лишь, что с этим Лауре нужно обратиться к своей племяннице – не к нему.

А может, те его слова и были спусковым крючком? Может, Лаура в задумчивости вернулась домой, поговорила с Ледой, приняла решение и внесла ее в список?

Чтобы спасти?

Дориан чувствовал, что чем больше думает над этим, тем больше запутывается, как будто крутит в руках огромный клубок шерстяных ниток и дергает то за одну, то за другую, все сильнее затягивая узелки. Понимал, что ответ рядом, прямо перед носом, такой легкодоступный и очевидный, что на него даже стыдно обратить внимание.

Вскоре его сморил сон, но на задворках сознания все еще маячил вопрос. Почему Кая должна спасти Леду Стивенсон? Нет, не это верный вопрос. Дориан понял, что человек не всегда вкладывает в слова общепринятый смысл. Ведь для Лауры Дюваль спасение – значит смерть.

А для Каи Айрленд?

* * *

Осень 2007

– Дориан, я не вижу прогресса, – взволнованно сказала мама, когда он прошмыгнул мимо гостиной, собираясь подняться в свою комнату. С тяжелым сердцем он вернулся назад и подошел к дивану, где она устроилась с кипой работ, принесенных из школы. На ее носу блеснули очки, когда она подняла голову. Дориан мрачно спросил:

– Какой прогресс?

Будто не заметив иронии, она ответила, указывая ручкой на тетрадь:

– Оценки Альмы еще сильнее снизились. Не знаю, сможет ли она перейти в одиннадцатый класс, если продолжит в том же духе.

– Меня это не касается, – отчеканил Дориан. Хотелось сказать маме, чтобы она оставила дела Альмы в покое. Рыжая девица назвала его собакой с длинной шерстью, несмотря на то, что он пытался ей помочь. Не нужна помощь – пусть проваливает!

Отчитавшись, Дориан затопал назад к лестнице.

– Дориан, стой! Пожалуйста, объясни, что происходит.

– Ничего я не стану объяснять! – вспыхнул он, замирая у ступенек и оборачиваясь. Мама неуклюже выбралась из-за стола. – Она не заслуживает помощи. Ведет себя как…

– Дориан!

– Ладно, прости, – сдержанно сказал он, глядя в ее добрые карие глаза. – Знаю, ты ее любишь, но Чокнутая Сивер не заслуживает хорошего отношения. В том числе и со стороны преподавателей.

Мама поджала губы, словно собираясь отчитать его, затем расслабилась и, обойдя журнальный столик, сняла очки и посмотрела на Дориана так внимательно, что он почувствовал себя на рентгене.

– Милый, почему ты не хочешь ей помочь? – она тронула его за локоть. Дориан пояснил, стараясь звучать рассудительно:

– Потому что я не могу помочь тому, кто этого не хочет. Мам, это не от меня зависит, понимаешь? Если она не желает выпуститься, это ее проблемы. Не мои. И уж точно не твои, – добавил он, увидев, что она пытается возразить. Он покачал головой, видя, что уголки ее губ ползут вниз от разочарования, и, больше не говоря ни слова, покинул гостиную и поднялся к себе наверх.

Из-за разговора с мамой Дориана вновь одолел приступ жгучей вины, хотя ведь на самом-то деле он действительно старался помочь Чокнутой Сивер. Чтобы успокоить свою совесть, он напомнил себе, что был готов поддержать ее и подтянуть в учебе, но это она слетела с катушек и отказалась от занятий. А он не ругался и не кричал, верно ведь? Он даже притворился Джонни, чтобы она пришла в библиотеку обсудить ситуацию. И что?

Если бы хотел помочь, – сварливо сказал внутренний голос, – помог бы.

Дориан уже который день не мог выкинуть из головы поведение Альмы. Он плюхнулся за стол, стоящий у окна, выходящего на черную лесополосу, и погрузился в написание реферата, который совершенно вылетел у него из головы из-за этой Чокнутой Сивер. Составляя план работы, он раздраженно подумал, что такими темпами его фотография, прикрепленная на доске почета, очутится в том же самом мусорном ведре, где теперь валяется фотка Альмы Сивер – в прошлом лучшей ученицы девятого класса.

Дориан опять отвлекся на размышления и, подняв голову, глянул на зеркало на дверце шкафа. Склонив голову набок, он откинул со лба черные волосы и прищурился, разглядывая себя. Альма обозвала его длинношерстной собакой. Неужели у него действительно такие длинные волосы? Он снова пригладил пряди и в итоге решил, что не такие уж и длинные – едва достигают подбородка. Да и вообще, – разозлился он на себя, – с какой стати слова Сивер вдруг стали поводом создать эталон мужской красоты?!