«Они помогают нам отыскать дорогу, крошка Шляпник, – как-то сказал Корделии Просперо, сидя у этой самой трубы. – Звёзды указывают нам путь по миру. Они всегда у нас над головой, но видеть мы их можем лишь когда темно. Так что если ты когда-нибудь потеряешься, просто дождись, пока станет темно – так темно, что ты не сможешь разглядеть даже кончик собственного носа. Тогда подними голову, посмотри на звёзды и начни искать себя».
Тогда Корделия устроилась поудобнее в отцовских объятьях, поражаясь глубине его мудрости.
Сегодня она подняла голову, но глаза защипало, а по щеке скатилась горячая слеза. Корделия была благодарна, что темнота скрывает её лицо от тётушки.
Когда Корделия забралась в постель, она не стала закрывать глаза. Она крепко прижала отцовский телескоп к груди и лежала, надеясь –
«Возможно, – сказал тихий голосок в её голове, – возможно, это было последнее, что он сделал, прежде чем уйти под воду. Возможно, он бросил телескоп Джеку, как моя мать бросила меня саму в шляпной коробке, прямо перед тем, как погибнуть. Просто чтобы у меня осталось что-то особенное от него…»
– Нет, – строго сказала Корделия. –
Она выскользнула из постели и подошла вместе с телескопом к окну. Там она раздвинула его трубку настолько, насколько смогла. Телескоп оказался почти слишком длинным для её руки, и очень тяжёлым. Когда девочка приложила его к глазу, трубы на противоположной стороне улицы оказались так близко, что она могла бы их коснуться.
Корделия направила телескоп на усыпанное звёздами небо.
Казалось, будто кто-то потрогал стекло заляпанными звёздным светом пальцами. Чёрное полотно покрывали пятна и мазки звёзд. Корделия покрутила телескоп, как учил её отец, и размытые звёзды резко пришли в фокус.
Из узкой щели в медной оправе с тихим шёпотом выпал клочок бумаги и спланировал на пол, приземляясь Корделии на ногу. Девочка схватила его и побежала через комнату к камину – в нём ещё светились угольки, давая достаточно света, чтобы прочесть послание.
Она уставилась на листок, перевернула его, а потом перевернула обратно. Он был пуст.
– Этого
Она поворошила угли и приблизила к ним листок. Ничего – только гладкая, пустая страница.
–
С тонущим куда-то вниз, как камень в океане, сердцем, она вспомнила: кожаный футляр телескопа был весь мокрый от морской воды. Джек сунул его за пазуху, пока плыл к берегу, так что, конечно, всё, что было написано на бумаге, смыло безжалостными волнами.
Корделия опустилась на колени на коврик перед умирающим пламенем, стискивая в руке пустой листок. С огромной болью в сердце она задумалась, что же за слова, которые написал ей отец, пропали в море.
Она не знала, сколько так просидела. В конце концов из-за тихого бормотания ветра, кружащего вокруг Дома Шляпников, и едва слышного перезвона звёздного света, льющегося в миску на крыше, голова у неё потяжелела. Корделия легла щекой на тёплую плитку возле камина.
– Ещё есть
Угли догорели и медленно обратились в пепел.
В особняке, не так далеко отсюда, через окно классной комнаты влезала внутрь тень. Тень, оставившая на подоконнике отпечаток.
Глава 18
Корделия проснулась на полу своей спальни, лёжа щекой на холодной каминной плитке. По Дому Шляпников разносился мелодичный перезвон. Судя по звуку, пратётушка Петронелла разлила на лестнице банку лунных лучей.
Следуя за звуком, Корделия добралась до вестибюля, но разлитых лунных лучей нигде не нашла.
Из мастерской показалась тётушка Ариадна, держа пучок листьев Перемирной Пальмы.
Дядюшка Тибериус перегнулся через перила и крикнул:
– Во имя двурогой шляпы Мафусаила! Не могут же это быть Созывающие Часы?
– Я тридцать лет не слышала этого звука, – прошептала тётушка Ариадна.
Корделия уже собиралась спросить, что же, святые небеса, такое эти Созывающие Часы, и тут изумлённо разинула рот.
Древние часы в углу вестибюля шли. А такого не случалось ни разу за всю её жизнь. Они стояли там, прямые и невозмутимые, как хранивший некую тайну дозорный, уже задолго до того, как она родилась. Часы были встроены в сами стены Дома Шляпников, и Корделия не сомневалась, что видела, как дядюшка Тибериус время от времени бросал на них мрачный взгляд. Но если она пыталась прикоснуться к ним или повернуть ключ, чтобы завести их, тётя, или дядя, или Кух, или даже как-то раз отец говорили ей: «Не трогай, Корделия».
Теперь же стрелки на циферблате плавно двигались по кругу, откуда-то из древнего корпуса часов доносился мелодичный перезвон, и…
– Ох! – вскрикнула Корделия.