Шпион в Юрском периоде

Я улыбнулся. Раз меня куда‑то везут, значит, я нужен им живым. Да и какой смысл расстреливать промышленного шпиона? Забавно было бы взглянуть на тех, кто решился бы расстрелять прекрасную принцессу, которая много лет назад вывезла из Китая в шикарной шляпке, украшенной живыми цветами, личинки тутового шелкопряда; или на тех, кто решился бы пристрелить французского иезуита, который выкрал из императорской мануфактуры каолин, позволивший раскрыть тайну китайского фарфора. А еще был такой поэт–менестрель, одновременно большой знаток литейного дела, некто Фоли — со скрипочкой в руках обошел всю Европу. Об истинной цели его бродяжничества не догадывался никто. Смешно было бы убивать его, хотя он раскопал секрет производства высококачественной стали. В конце концов, знаменитый Никола Тесла утверждал, что умеет разговаривать с голубями и получает вести от марсиан, но двигатель, работающий на переменном токе, построил Тесла. Вот люди, которые могли бы украсить список потенциальных самоубийц. Почему в список попал я? Ведь мне не приходится производить, изобретать, строить. Я не имею прямого отношения ни к науке, ни к искусству. Я всего лишь перераспределяю информацию.

“Вот дерьмо!” — выругался седой. Оказывается, ему посчастливилось побывать в южной Дакоте. Бюсты президентов, высеченные в скалах, его потрясли. Еще больше его потрясло неравенство — ведь не все президенты попали в эту гигантскую галерею. Он даже оглянулся на меня: “Ты бы не смог работать в тех скалах”.

— Почему?

— Пальчики у тебя тонкие.

— Следи за дорогой. Мои пальчики многого стоят.

Ирландцы хихикнули. Они знали: я прав. И еще знали: машина в любой момент может сорваться с обрыва, тогда плакала их премия.

А меня интересовала не болтовня ирландцев. Меня интересовал список доктора Хэссопа. Однажды, довольно давно, сразу после бэрдоккского дела, я неожиданно легко выкрал некие бумаги, позволявшие потрясти пару нефтяных компаний, не всегда ладивших с законом. Хорошо, я успел показать бумаги Берримену. Джек тогда сразу сказал: “Вытри ими задницу. Потому ты и раздобыл их так легко, что они ничего не стоят”. Я возмутился. Бумаги казались очень надежными. Опытный Джек объяснил: “Будешь последним дураком, если втравишь в это дело Консультацию. У меня нюх на фальшивки. Не обольщайся. Это фальшивка. Настоящие бумаги всегда достаются с кровью. Не верь легкому успеху. Большинство секретных бумаг вообще фальшивка”.

А если весь список доктора Хэссопа таков?

Пятеро из одиннадцати! — напомнил я себе.

Любой человек, ищущий смысл существования, в некотором смысле — алхимик. Но если ирландцы, похитившие меня, имеют какое‑то отношение к алхимикам, я этого пока не подметил.

2

Смутным утром с очередного поворота опасной, совсем уже запущенной дороги я увидел внизу круглую бухточку, охваченную кольцом черных отвесных скал, а с океана прикрытую туманной полоской рифов.

Тянуло сыростью.

Мигал одинокий фонарь.

Возможно, это и было то самое гнусное местечко, о котором толковали ирландцы, потому что, когда машина остановилась, фонарь внизу погас. С океана бухточку не засечешь, закрыта скалами и рифом, подумал я. И с суши туда попасть нелегко. Если бы не фонарь, я бы вообще не обратил на бухточку никакого внимания.

Ладно, решил я.

Будем считать, что я продлил отпуск.

У Пана тоже не было особых удобств. Главное, разобраться — зачем я здесь?

Глава четвертая

1

Глухо, как в Оркнейских холмах.

Потом из‑за камней послышались шаги.

Они приближались. Кто‑то поднимался по крутой тропинке, пыхтел, пару раз выругался. Ирландцы не проронили ни слова. Они знали, кто поднимется снизу, но я был поражен, потому что из‑за развала камней, из‑за острой скалы, нависающей над тропинкой, появился циклоп.

Это не прозвище. Просто я не нашел другого определения. “Я даже пугаться нынче стал с опозданием, — припомнились мне слова Пана. — Поворот уже за спиной, а меня вдруг как кипятком обжигает”. Меня тоже обожгло. И тоже с легким запозданием. В циклопе проступало что‑то бычье — в мощной поступи, в наклоне мощной, коротко стриженной головы, в развороте мощных тяжелых плеч, обтянутых клеенчатой курткой; зато глаз у него оказался один, циклопам больше и не положено. Руки и ноги ходили у него, как шатуны, — он невольно зачаровывал. Даже плоское лицо ничуть циклопа не портило, а единственный живой глаз (второй был закрыт парализованным веком) светился умом.

— Привет, Эл, — прогудел он ровно и мощно. И приказал: — Снимите с него наручники.

Обращение мне понравилось, но для проформы я возразил:

— Я Эл только для друзей.

— Мы подружимся, — заверил меня циклоп.

И повернулся к седому:

— Подождите меня десять минут. Если мой друг Эл не пойдет за мной и захочет сюда вернуться, пристрелите его, а труп сбросьте вниз.

— Да хоть сейчас, — кивнул седой.

— Сейчас не надо.

Наверное, циклоп посчитал свой инструктаж законченным, потому что одинокий живой глаз пронзительно уставился на меня:

— Я — Юлай.

— Это имя? — спросил я.

— Не дерзи, Эл. Сам понимаешь, имя.

— Я уже сказал, что Эл я только для приятелей.