— При чем здесь Нойс?
— Ты использовал ее в Итаке как прикрытие.
Это ее погубило. Он помедлил, потом презрительно выдавил:
— Ну давай, Эл, вычеркивай имена. Считаешь, что кто‑то не на твоей совести, смело вычеркивай. Почему нет? Мне будет интересно сравнить мои данные с твоими соображениями.
Юлай и Ровер в три глаза уставились на меня.
— Слышишь, Ровер? Наш друг Эл желает корректности. Он удивлен. — Циклоп вдруг заорал: — Я что, сам выдумал этот список? Разве не ты написал его своим “магнумом”? Это были живые люди, Эл! Даже инженер Берримен, как ты говоришь, какое‑то время был человеком. А ты всех убил. В том числе и его. Да, да, Эл, в том числе и его! Это мы не убиваем, запомни! В отличие от таких, как ты или инженер Берримен, мы действительно не убиваем. Мы лечим.
— Лечите? Как это понять?
— Расслабься, Эл. Ты
Мы замолчали. Потом он задал вопрос, которого я боялся:
— Как ты думаешь, откуда у нас такие сведения?
— Пять лет, — покачал я головой. — Ты сам сказал, что на список у тебя ушло пять лет.
— Это верно. Но есть одна деталь. Уверен, что ты обратил на нее внимание. В списке есть имена, о которых знает только твой шеф.
— Хочешь сказать…
— Договаривай, договаривай, Эл! — Юлай издевался. — Нас тут трое, но Ровер от природы молчалив. Он никому не скажет, по какой причине я помянул шефа.
Глава пятая
1
Юлай оказался прав: бежать из его логова было невозможно.
Узкий выход из бухты ограждала стальная сетка; волна легко проходила сквозь нее, но человек не мог ни взобраться по ней, ни поднырнуть под нее. Черные скальные обрывы над домиком и бетонным бункером связи казались недоступны даже для опытного альпиниста; куда бы я ни пошел, везде мне чудилась тень Ровера. Кусок неба над головой, вот все, чем я располагал. Юлай посмеивался, оглядывая меня после прогулок. Он меня не боялся. Он мне не угрожал. Я ломал голову, почему он сказал, что
Неужели меня действительно сдал шеф? И что он мог получить взамен? И обязательно ли на алхимиков работает Юлай? Почему не на Ассоциацию бывших агентов ФБР? Почему не на “Спайз инкорпорейтед”?
Правда, этот намек:
2
Комнатка оказалась совсем крошечной.
— У тебя тут лингафонные курсы? — удивился я, увидев металлические стеллажи, уставленные аппаратурой. Только одна стена с небольшим окном была свободна от стеллажей. Прямо под окном стоял низкий диван.
— А тебе не все равно? — Циклоп ухмыльнулся и честно предупредил: — Учти, я буду слушать тебя днем и ночью. Я здорово интересуюсь тобой, особенно тем, что ты можешь выболтать во сне.
Дверь в комнату Юлая не запиралась.
Он действительно не боялся меня. “А постельное белье найдешь в шкафу”. Я мог убить его во сне. Но зачем? Я помнил о Ровере, о стальной сетке, отрезавшей выход в океан, о рифах, перекрывших бухту. Кроме того, я чувствовал тайну. Настоящую серьезную тайну, густо пропитавшую логово Юлая.
Поэтому я спал.
Диван стонал подо мной.
Я проваливался в мерзкие сны, но действительность нравилась мне еще меньше. Я просыпался от собственного крика. Перемигивались во тьме разноцветные лампочки. Я действительно кричал? Или мне показалось? Неужели Юлай правда пишет весь этот бред? Какая‑то нечистая сонливость одолевала меня. А из открытого окна несло гнилью океана. Живой, огромной, величественной гнилью.
Сдав меня, шеф мог выйти на некие контакты с алхимиками.
Главные заповеди мы всегда вспоминаем с опозданием.
Я слышал храп Юлая, слышал шум океана. Мой промысел всегда был слишком жесток, думал я, чтобы теперь тешить себя иллюзиями. Нельзя восклицать в отчаянии: Господи, помоги! Предназначение Господа не в том, чтобы оказывать тебе помощь. Ты сам должен просчитывать свои шансы. Господь просто дает тебе (или отнимает) разум.
3
А если Юлай лжет?
В конце концов, общеизвестно, что все человеческие поступки густо замешены на лжи. Чистая правда подорвала бы саму идею Бога.
И два списка.
Кто сплел столь странную сеть?