Мы обнаруживаем, что в Упанишадах – скрижалях ведантической философии – первоначальные ведические образы заменяются знакомой антиномией Видьи и Авидьи, и вместе с этой заменой происходит определенное уточнение смысла: ибо, поскольку Знанию свойственно обнаруживать Истину, а фундаментальная Истина – это Единый (в Ведах о нем постоянно говорится, как о «Той Истине» и «Том Едином»), Видья, Знание, в своем высочайшем духовном смысле начинает совершенно явно и недвусмысленно означать знание Единого, а Авидья, Неведение, соответственно (столь же явно и недвусмысленно) – знание фрагментированного Множества, отделенного (как оно отделено в нашем мире) от объединяющего сознания Единственной Реальности. Сложные ассоциации, богатство содержания, игра оттенков, красочные переливы выразительных образов и скрытых смыслов, свойственные ведической лексике и фразеологии, были в значительной степени утрачены при переходе на менее психологически гибкий и более метафизически точный язык Упанишад. Однако следует заметить, что представление (сильно преувеличенное впоследствии) о том, что существует некая изначальная иллюзия, сознание, равносильное сну или галлюцинации, абсолютная отделенность от подлинной истины «Я» и Духа, поначалу не входило в ведантическую концепцию Неведения. В Упанишадах говорилось не только о том, что люди, живущие и действующие в Неведении, бредут ощупью, спотыкаясь, словно слепцы, ведомые слепцом, то и дело попадая в сети Смерти, широко расставленные вокруг, но и о том, что влекомый только Знанием как будто погружается в более непроглядную тьму, чем тот, кого влечет Неведение, и что человек, знающий Брахмана как Знание и Неведение, как Единое и Множественное, как Становление и Отсутствие Становления, с помощью Неведения – постижения Многообразия – выходит за пределы Смерти, а с помощью Знания обретает Бессмертие. Ибо Самосущий действительно стал всеми этими мириадами существ; риши Упанишад со всей торжественностью и не помышляя ни о каком обмане говорят о Всевышнем: «Ты и этот старик, опирающийся на свой посох, тот мальчик и та девочка, эта синекрылая птица и та – красноглазая», они не говорят: «Ты только кажешься всем этим» заблуждающемуся уму Неведения. Состояние становления ниже состояния Бытия, но всё же именно Бытие становится всем, что существует во вселенной.
Но процесс разграничения и обособления не мог остановиться на этом; он должен был достичь своего логического конца. Поскольку Знание является знанием Единого, а Неведение знанием Множества, то, со строго диалектической и аналитической точки зрения, феномены, описываемые двумя этими терминами, могут быть только диаметрально противоположны друг другу; между ними нет и не может быть сущностного единства, их невозможно примирить. Поэтому только Видья является Знанием, Авидья же – чистым Неведением; и, если чистое Неведение обретает вид чего-то реально существующего, то это потому, что оно предполагает не только незнание Истины, но еще и творение иллюзий и заблуждений, нереальных вещей, кажущихся реальными, обманчивых образов, обладающих временной достоверностью. Тогда становится очевидным, что объективная действительность, созданная Авидьей, не может иметь подлинного и устойчивого существования; Множество является иллюзией – мира, по сути, нет. Вне всякого сомнения, вселенная, пока мы ее воспринимаем, по-своему реальна, как реален (пока он длится) сон или затянувшаяся галлюцинация больного или одурманенного мозга, но не более того. Единое никогда не становилось и никогда не сможет стать Множеством; «Я» не становилось и не сможет стать сонмом всех этих существ; Брахман не проявлял и не может проявить подлинного мира в себе: только Ум или некий принцип, породивший Ум, навязывает имена и формы бескачественному целому, которое единственно реально, и, будучи по сути своей бескачественным, не способно проявить реальных качеств и разнообразия; или же, если оно проявляет всё это, то только как временную и преходящую реальность, которая исчезает и становится нереальной в свете подлинного знания.