Штрафбат Павла Первого: Штрафбат Его Императорского Величества. Спецназ Его Величества. Диверсанты Его Величества. Заградотряд Его Величества

– Дым от костра не привлечет внимание незваных гостей? – забеспокоился Пшемоцкий. – Дрова сырые…

– Если только на запах еды сбегутся, – немного легкомысленно ответил Давыдов. – Или жалко будет делиться?

– Мне? – Пан Сигизмунд изобразил ненатуральное удивление. – Для французов я не пожалею самого дорогого, что у меня осталось.

– Самогону?

– Пороха и пуль! – Шляхтич погладил лежавшую на коленях кулибинку и заинтересованно спросил: – А разве у нас осталось чего-нибудь… ну, вы понимаете?

– Представления не имею, это нужно у Кузьмы спрашивать.

Пшемоцкий улыбнулся: за время пути бывший крестьянин, а ныне «вольнонаемный народный мститель», как окрестил его Денис Васильевич, проявил удивительный талант в снабжении маленького отряда съестными припасами. Природная склонность тому причиной или наследственный разбойных нюх, но в покинутых жителями деревнях и селах партизан всегда находил выпивку и закуску. Пусть не ахти какие разносолы, но сало в его заплечном мешке не переводилось, а позабытая спешащими хозяевами горилка отыскивалась, даже будучи закопанной в землю. Полезное в походе свойство, что ни говорите.

– Не буду отвлекать нашего кормильца от рыбалки, – решил пан Сигизмунд и поудобнее устроился у костра. – Думаю, что русский народ в неизбывной доброте своей не обойдет чаркой сирого польского шляхтича. Хотя… какого там, к чертям, польского!

– В каком смысле? – удивился Денис Васильевич.

– В прямом. – Пшемоцкий нервно дернул щекой. – Мой батюшка умер за полтора года до моего рождения… да… И ходили упорные слухи, что появлению на свет божий наследника славного рода поспособствовал некий униатский священник, холера ему в бок.

– А вы не пытались найти его и поговорить?

– Пытался. – Пан Сигизмунд горько вздохнул. – После того как мы стали подданными российской короны, отец Андрей принял православие и получил приход где-то на Волыни, а предполагаемая родня даже на порог не пускает. Скверные люди эти Достоевские.

– Кто, простите?

– Достоевские, – повторил Пшемоцкий. – Голодранцы, холера им в бок.

– Подождите-подождите… – Капитан-лейтенант глубоко задумался. – Сейчас вспомню… Нет, забыл! Хотя… Если не ошибаюсь, то это потомки бежавшего в Литву Василия Ртищева? Да, точно, так и есть!

– Предательское семя.

– Нет, вы неправы, Сигизмунд Каземирович. Литва тогда была вполне русским и православным государством, так что не стоит говорить о предательстве.

– Да?

– Совершенно верно. И вы, как я понял, являете собой пусть и побочную, но все же прямую ветвь старинного дворянского рода.

– Русского рода?

– Ну не китайского же?

Теперь уже пан Сигизмунд впал в задумчивость. На лице его явно читалась борьба, ведомая с самым серьезным противником – с самим собой. После длительного молчания он наконец-то принял решение, о коем сообщил во весь голос:

– Ненавижу поляков, пся крев! Представляете, Денис Васильевич, они почти тридцать лет прельщали мою православную душу ложными посулами, и лишь кровь истинного сына Отечества нашего… Кстати, а вы согласитесь стать моим крестным отцом?

Забегая чуть вперед

Документ

«Рассмотрев прошение Красной гвардии старшего сержанта Сергея Андреевича Ртищева о восстановлении в дворянстве Российском, не находим к тому препятствий.

Сов. мин. Российской империи, 1808 года, января 5-го числа».

Резолюция рукой Его Императорского Величества:

«Не возражаю.

Павел».

Документ

«Дело в отношении шляхтича Гродненской губернии Сигизмунда Каземировича Пшемоцкого прекратить в связи с отсутствием оного в числе подданных Российской империи.

Министр В.Д. Платов М. И.

Министр Г.Б. Бенкендорф А. Х.».

– Ваше благородие, – вернувшийся с рыбалки Кузьма притащил десятка три крупных сорожек на кукане, но, несмотря на приличный улов, выглядел встревоженным, – Денис Васильевич, стрельба с северу слышна.

Новый Устав допускал в военное время называть офицеров по имени-отчеству, но партизан позволил себе такое в первый раз. Напугался неведомой опасности или, наоборот, становится полноценным солдатом? И какая еще, к черту, стрельба?

– Не слышу.

– И я тоже, – подтвердил Пшемоцкий. – Уж не пьян ли ты?

– Без командиров пить грешно и неприлично, – оскорбился Кузьма. – Да вы сами послушайте.

– Будешь мне тут сказки рассказывать, – проворчал Давыдов и жестом остановил собирающегося что-то сказать Пшемоцкого: – Подождите, Сигизмунд Каземирович…

Да, партизан оказался прав – откуда-то с севера доносилась частая ружейная стрельба. На самом пределе слышимости, потому неудивительно, что за разговором на нее попросту не обратили внимания. Бумкает где-то потихоньку… Может, это у лошадей животы пучит?

– Пропал обед. – Сигизмунд Каземирович, просивший больше никогда не называть его паном, посмотрел на рыбу, плюнул в костер и ударил кулаком о ладонь. – Надо спешить. Вдруг это кто-то из наших воюет?

– А мы сунемся и все планы порушим, – усмехнулся капитан-лейтенант. – Стоит ли мешать проведению операции?