– Алиса, вы меня поражаете, – засмеялась посольская дама. – Сама наивность. Вы же проходите по делу как свидетель. И только. Вы и есть главная улика против Герье. Следствие во всем разберется, у них свои методы работы с преступниками, не в шашки же они с ним будут играть, в конце концов. Поймают и все из него вытрясут. Уж это я гарантирую. А теперь, пора спать, – твердо сказала Маша, вставая. – Завтра с утра продолжите давать показания. А в пятнадцать ноль-ноль прилетает ваша мама. Так что думайте только о хорошем, дорогая. Приятных снов. И пусть Оле-Лукойе раскроет над вашей хорошенькой головкой зонт со сказками, – на прощанье пошутила она и, ласково погладив руку Алисы, ушла.
Стуча каблучками, в палату вошла пухленькая медсестра с белым лотком, на котором неприятно поблескивали иглы шприцов. Поставив инструменты на прикроватный столик, она повернулась к Алисе. Ее лицо просияло, улыбнувшись, она поинтересовалась состоянием мадам «Фгидмань» (ее французский акцент позабавил Алису) и сообщила, что через пятнадцать минут принесет ужин. Причем, кормить больную она будет лично, с ложечки.
– Как бэби, – пошутила женщина и сделала первый укол.
За первым последовали еще три. Алиса смотрела на длинные иглы, больно прокалывающие истончившуюся кожу, и думала о маме. И не верила. Не верила, что обнимет ее завтра. Ей казалось, что и мама, и Россия, и вся прежняя жизнь приснились ей. Или случились давным-давно, лет двадцать тому назад. Не верила, что все закончилось, что правда восторжествовала, что теперь она богата и независима, а главное –жива! Жива, несмотря ни на что. Жива и ей не грозит никакая беда. Она так привыкла бояться, спасаться, убегать, страдать. Ей казалось, что ее несчастьям не будет конца, что она родилась, чтобы помучиться и умереть.
«Нет, не думать! Все кончилось и больше никогда не вернется. Да, но Герье же не поймали? А, вдруг, он вернется, чтобы добить Алису?, – ее залихорадило. – Нет, не надо об этом! Лучше о маме», – и она вспомнила, как мама читала ей на ночь «Мэри Поппинс», как возила в московский зоопарк, когда рассердившийся на, обступивших вольер людей, слон облил их водой из грязного бассейна. Алиса была тогда в новом белом платье и, глядя на уродливые бурые пятна на подоле, горько плакала от обиды. Милые сердцу воспоминания согрели душу, и Алису накрыла волна тихого счастья.
Медсестра похвалила ее за терпение и вышла, неслышно притворив за собой дверь. А Алиса лежала, лежала, да и заснула, не дождавшись ее возвращения. Медсестра, вкатившая через полчаса сервировочный столик с легким ужином и фруктами, остановилась, растерянно глядя на безмятежно спящую пациентку. Потоптавшись с минуту, она беспомощно развела руками и на цыпочках отправилась восвояси.
Эпилог
Прошло два года. Апрельским вечером в маленьком ресторанчике в центре Москвы ужинали три закадычные подруги. По случаю субботы ресторан был полон, в центре зала пианист неторопливо наигрывал томный блюз, в приглушенном свете настенных бра плавно двигались пары танцующих. Разодетые в пух и прах девчонки, наслаждались вкусной едой, хорошим вином и обществом друг друга. Симпатичный официант в белоснежной рубашке и бабочке поминутно подбегал к столу, поднося готовые блюда. Галка, сменившая свои обесцвеченные лохмы на элегантное каре, но не отказавшаяся от привычки есть от пуза, заказала добрую половину меню.
– А шо? Исти так исти, – прожив в Москве целый год, от певучего украинского говора она так и не избавилась. – Я голодна, як вовк.
– Смотри, чтоб твой Лагерфельд по швам не треснул, – беззлобно подтрунивала над ней Анжела, плотоядно разглядывая рыжего омара, искусно обложенного зелеными веточками молоденькой спаржи.
Она тоже изменилась, чуть поправилась, привела зубы в порядок и превратилась в миловидную светло-русую блондинку с бархатными глазами. Крючковатый нос немного ее портил, но в общем Анжелка производила впечатление приятной ухоженной женщины.
– Ничого, ще куплю, не бийся, – с набитым ртом хихикнула Галина. Вытерла лоснящийся рот льняной салфеткой и принялась за паштет из перепелки.
– Эх, деревня, – не унималась Анжелка. – Салфетка на коленях должна лежать, а рот бумажными нужно вытирать. Учу тебя, учу. Все без толку! Алиса, хоть ты ей скажи! – всплеснула она руками и негодующе посмотрела на сидящую напротив Алису.
Официант, подошедший налить дамам вина, невольно засмотрелся на эффектную длинноволосую Алису и пролил вино на скатерть. Побледнел, покраснел, принялся извиняться и, окончательно смутившись, растерянно замолчал.
– Ничого, хлопец, мы не бояри, – уютный говорок Гали разрядил обстановку. Парень заулыбался, еще раз извинился и отошел.
– Хороша ты, Алиска. Ишь, пацаненок очумел, – прокомментировала Анжела, откровенно любуясь подругой.
Тонкая, в роскошной блузе из какой-то воздушной ткани цвета пепельной розы и кремовых брюках, Алиса, выделялась балетной осанкой и изяществом. Она невозмутимо продолжала есть свой суп из спаржи, но в ее нефритовых глазах заплясали озорные бесенята.
– Да, бросьте, девочки. Не смущайте.