Си-бемоль

Актера в программке звали Станислав Аронин. Мой первый роман. Мне было шестнадцать. Он– на год меня старше, хотя выглядел он на все двадцать пять. Мускулистый загорелый красавец под метр восемьдесят, темно– каштановые волосы почти до плеч, серьга в левом ухе и легкая небритость. И хитрые голубые глаза, которые всегда смотрели внимательно и насмешливо, лишь в краткие минуты вспыхивая нежностью. За этими мгновениями нежности я и гонялась, как котенок за солнечным зайчиком. На тот областной чемпионат он зашел с другом случайно– из соседнего баскетбольного зала.

Я стояла у ковра, готовясь к финальному награждению.

– Привет,– сказал приятный мужской тембр.

Обернулась, покраснела как та Фекла, внезапно осознала, насколько узок и крохотен мой гимнастический купальник. Голова закружилась, а черно-серые узоры ковра вдруг запрыгали перед глазами, точно помехи в старом советском телевизоре. Он что-то спросил, я что-то пролепетала пересохшим языком. Как потом оказалось– свой номер телефона. В то время у меня еще не было мобильного– они только входили в моду и стоили космических денег. Следующие два дня я просидела дома, чтобы не пропустить звонок. Он позвонил. Через неделю. Когда я перестала ждать.

Первое наше свидание прошло в парке. Небольшой зеленый оазис на берегу реки. Мы сидели на лавочке, под свисавшей веткой плакучей ивы. Разговаривали. Больше говорил он, а я все слушала и усиленно пыталась преодолеть собственную застенчивость. Неожиданно пошел дождь, сразу, проливной, точно на небе кто-то опрокинул целое ведро нам на головы. Мы подскочили, чтобы бежать в укрытие, а потом Слава остановился:

– Мой отец говорит, что человек не должен бегать от дождя. Это всего лишь вода.

Его слова мне показались невероятно мудрыми и смелыми. Мы снова сели на лавочку, а Слава накинул мне на плечи свою легкую спортивную куртку– на мне-то был короткий летний топ. Его отец работал инженером на грузовом судне, а мама была учительницей русского языка и литературы в школе. Мне нравилось, что говорил он красиво и правильно. Нравилось, что он читал Ремарка и Дюма. Нравилось, как он смотрел на меня– слегка наклонив голову набок, с легкой улыбкой на губах. Мы много времени проводили у него дома– в небольшой, но уютной квартирке с белоснежными кружевными салфетками на столах и тумбочках. В его комнате, правда, салфеток не было. Там была гитара. Он играл для меня Цоя, ДДТ, Скорпионс и Битлов, иногда даже пел. И я растворялась в бархате его голоса.

– Ну, что тебе сыграть?– спрашивал он, вытаскивая из-под кровати гитару.

– Бременских музыкантов,– попросила я однажды.

Он приподнял бровь, усмехнулся.

– А я-то учу тебя серьезной музыке!

– Ну, пожалуйста!

В детстве «Бременские музыканты» была моя любимая пластинка. Я включала громоздкий проигрыватель, ставила иглу на тонкий край черного диска, садилась на ковре в своей комнате и наслаждалась мерным похрустыванием, предвещавшим начало истории. Песенкой Трубадура заканчивалась первая сторона. «Нам любые дороги дороооги. Нам любые дороги дорогии. Пара-па-па-рам, парапарарам. Уе-ее-е-е! Игла отскакивала с громким щелчком в сторону. Я поднималась и заводила песню снова. Иногда даже подпевала. «Наша крыша– небо голубое. Наше счастье-жить такой судьбооою. Наше счастье– жить такой судьбоою…»

– Ну, только ты будешь петь,– сказал Слава.

– Я не пою.

Он настаивал, и я не могла отказать его голубым глазам.

Кое-как пролепетала первый куплет. Надеялась, что он вступит и спасет меня. А он не вступил. Я обиделась, но не подала вида.

– Ну, вот, молодец! – подмигнул он.

Сглотнула слезы, подступившие к горлу, и улыбнулась.

Мы провстречались недолго. Через два месяца наши свидания закончились так же внезапно, как и начались. Близости так и не случилось. Я пресекала любые его поползновения. И как же я жалела об этом впоследствии. Как распаляла себя мечтами о его загорелом крепком теле в девичьих ночных фантазиях… Лишь моя подушка и мама знали, каким рубцом остался в юной душе тот скоротечный роман. Через страничку в «Одноклассниках», на которую я заходила под чужим именем, я узнала, что он ушел в армию. И узнала, когда вернулся.

Мы столкнулись на улице через два года. Совсем как в романтических историях, что печатали в журнале Cool Girl. Тогда я впервые всерьез задумалась о силе мысли. Вспоминала я о нем часто– как только голова освобождалась от институтских лекций и семинаров. Но в тот жаркий летний день, когда я дефилировала по центральной улице города, довольная жизнью и собой, я вовсе не думала о Славе. Пока не увидела совсем близко– он шел мне навстречу, в модных выцветших джинсах и белоснежной футболке. Длинные волосы коротко острижены, прежняя легкая небритость. И снова меня пронзил блеск его глаз. Вежливое «привет»; сколько лет сколько зим; и вот он снова берет мой номер телефона и приглашает «погулять» вечером. И я соглашаюсь.