Сидней Рейли: Жизнь и приключения английского шпиона из Одессы

В Москве тем временем кипели дипломатические битвы. Англичане и французы считали, что большевики пытаются разоружить чехословаков, выполняя указания немцев. Большевики, в свою очередь, утверждали, что союзники давно подстрекали Чехословацкий корпус к мятежу.

Четвертого июня Антанта объявила Чехословацкий корпус частью своих вооруженных сил и заявила, что будет рассматривать его разоружение как недружественный акт в отношении союзников. Локкарт, который, по его заверениям, всячески старался разрулить «чехословацкий инцидент», получил из Лондона ноту советскому правительству. Передавать ее он пошел в Наркомат иностранных дел вместе с французами и итальянцами.

«Прием был холодно-формальный, — писал Локкарт в мемуарах. — …Большевики выслушали наши протесты молча. Они были преувеличенно вежливы. Несмотря на то что у них был повод, они не сделали никаких попыток возражения. Чичерин, более чем когда-либо похожий на мокрую крысу, смотрел на нас грустными глазами. Карахан казался совершенно сбитым с толку. Наступило тяжелое молчание. Нервы у всех были несколько натянуты, и больше всех у меня, так как совесть моя была не совсем чиста. Затем Чичерин кашлянул.

“Господа, — сказал он, — я принял к сведению все сказанное вами”.

Мы неловко пожали друг другу руки и один за другим вышли из комнаты».

В конце мая — начале июня 1918 года Большая игра большевиков с Антантой закончилась и отношения между ними стремительно покатились под откос. Тогда и Локкарт начал все больше и больше склоняться к мысли о вооруженной интервенции в Россию против большевиков. Ему казалось, что правительство Ленина окончательно встало на путь союза с Германией.

«Нехорошая квартира» и «наполеоновские планы»

Это переломное время — май, июнь и, возможно, июль 1918 года — Рейли жил и работал в Москве вполне открыто и под своим настоящим именем. До начала июня продолжались, например, его встречи с Михаилом Бонч-Бруевичем. В донесении в Лондон от 29 мая он сообщал, что они с генералом обсуждали очередные требования Германии, предъявленные советскому правительству устами графа Мирбаха: 1) проведение демаркационной линии в Донбассе, причем город Батайск оставался бы под контролем немцев; 2) перемещение кораблей Черноморского флота из Новороссийска в Севастополь (фактически в руки немцев) с обещанием вернуть их обратно после окончания войны[33]; 3) передача Финляндии Западного Мурмана и установление германо-финского контроля над полуостровом Рыбачий. Рейли приводил в донесении слова возмущенного Бонч-Бруевича: «Неужели союзники не понимают, что, держась в стороне, они протягивают руку Германии… если они прождут еще немного, то никакой России уже не надо будет спасать. Наш Чичерин просто подарит им ее».

В другой раз, 31 мая, они, по словам Рейли, говорили о проекте приказа к войскам и населению о мобилизации всех ресурсов и подготовке борьбы с немцами. Бонч-Бруевич, выслушав предложения Рейли, позвонил Троцкому, который их одобрил. Потом Бонч-Бруевич заявил англичанину, что «очень скоро комиссары начнут понимать, что единственное спасение правительства — это открытая война с Германией».

Все это, однако, происходило уже в самый разгар «мятежа Чехословацкого корпуса», когда отношения между союзниками и советским правительством накалялись буквально с каждым часом.

…В Москве Рейли жил в доме 3 по Шереметевскому переулку — между Воздвиженкой и Большой Никитской. Этот переулок сменил за долгое время своего существования множество названий — Никитский, Хитро в, Шереметевский, улица Грановского, Романов. Дом 3, или доходный дом графа Шереметева, был построен в 1895–1898 годах по проекту архитектора Александра Мейснера. До 1917 года в нем жили известные врачи, адвокаты, артисты Большого театра и ученые, ну а с 20-х годов в доме начали селиться советские руководители и военачальники. Здесь жили и Молотов, и Буденный, и Ворошилов, и Фрунзе, и маршалы Жуков, Рокоссовский, Тимошенко, Малиновский, известные ученые и конструкторы. И даже Лев Троцкий, после того как он уже оказался в опале и был выселен из Кремля, некоторое время прожил здесь. Сегодня на стенах дома буквально нет места от многочисленных мемориальных досок. Но имени Сиднея Рейли на них не увидеть — ни на мраморе, ни на граните оно не высечено. Что, собственно, и понятно — его реноме в Советском Союзе было таким, что никак не подходило для увековечивания.

Тем не менее в мае 1918 года Рейли поселился в этом доме, в квартире 85. «В Шереметевском переулке было тихо и пусто, — вспоминал он. — Я с облегчением вздохнул, свернув сюда с центральной многолюдной улицы. У дома 3 я остановился и оглянулся. В переулке никого. За мной не следили.