Вроде бы именно тогда Рейли и произнес свои знаменитые слова: «Если артиллерийский лейтенант [Бонапарт. —
Но все-таки наполеоновские устремления вряд ли играли главную роль в его замыслах лета 1918 года. Не ограничиваться только разведывательной деятельностью его заставляла сильнейшая и «пламенная» ненависть к большевизму. Рейли почувствовал ее в себе сразу же после того, как Ленин и его сторонники пришли к власти, и сохранил до конца жизни. «Мы сражаемся не на той войне, — считал он. — Большевизм — гораздо худший враг, чем Германия. Это самая отвратительная болезнь, поражающая основы цивилизации. Немцы — человеческие существа, мы даже можем потерпеть от них поражение. Здесь же, в Москве, набирает силу архивраг человеческой расы».
Для него деятельность на «русском фронте» была не просто профессией. Рейли видел в ней нечто большее, что-то вроде особой миссии. И, возможно, на самом деле представлял себя кем-то вроде мессии, тем человеком, который освободит Россию от большевиков. «Было совершенно очевидно, — самоуверенно писал он, — что противники большевиков легко захватят власть, если их подстегнуть. Численностью они во много раз превосходили своих врагов[35]
. Но у них не было вождя. Русские беспомощны, если у них нет лидера. Без вождя они дадут избивать себя, как стадо овец. Я был уверен, что террор [в смысле, режим террора и репрессий, установленный большевиками. —Это странное сочетание авантюризма, склонности к сомнительным комбинациям, поиска личной выгоды с преданностью идее, от которой он не отступал даже в самые тяжелые моменты своей жизни, во многом, возможно, и определило его дальнейшую судьбу. Впрочем, подобных «идейных авантюристов» во время революции и Гражданской войны в России было немало и у красных, и у белых. И большинство из них закончили свою жизнь трагически.
…Рейли старался как можно меньше встречаться с Локкартом. Это тоже было условием его шпионской работы в Москве. Во-первых, не нужно было бросать лишнюю тень на полуофициального представителя Великобритании в Советской России, а во-вторых, по условиям конспирации, Рейли нужно было иметь автономную разведывательную сеть, чтобы в случае ее провала не пострадали агенты, с которыми работали другие разведчики. Забегая вперед отметим, что этот принцип ему все-таки не удалось соблюсти в полной мере.
Любопытно, что в своих дневниках, записи в которых он вел, что называется, «по горячим следам событий», Локкарт очень редко упоминает Рейли. Он не пишет о нем ничего существенного. Зато в написанных гораздо позже мемуарах, наоборот, очень часто. Возможно, он просто не хотел в Москве 1918 года полагаться на бумагу и записывать содержание тех разговоров, которые они вели.
Вскоре Рейли познакомился еще с одной женщиной. Ее звали Мария Фриде. Она работала надзирательницей в 5-й женской гимназии, потом сестрой милосердия в госпитале «Вдовий дом» и в отряде Красного Креста при американской миссии. Фриде была хорошо знакома с обитателями 85-й квартиры дома 3. Во всяком случае, она нередко заходила к ним в гости. Рейли в своих записках упоминал, что она одно время тоже занимала какую-то должность в Художественном театре.
Мария была значительно старше своих подруг. В 1918 году ей уже перевалило за тридцать. Стала ли она очередной любовницей Рейли? История умалчивает. Сам он признавался, что вскоре после знакомства с ней он понял, что оно может принести ему большую практическую пользу. И дело было не в Марии, а в ее старшем брате — бывшем подполковнике русской армии 34-летнем Александре Фриде, который летом 1918 года служил в Управлении начальника военных сообщений Всероссийского Главного штаба Красной армии (по другим данным — в Управлении военных сообщений Московского округа путей сообщения). Для любого разведчика такой человек, безусловно, крайне ценный источник информации.